Они все-таки это сделали!

Наша газета начинает публикацию небольших рассказов, написанных Александром Шестуном в СИЗО-5. В них он подробно расскажет о тюремном быте и самых интересных моментах, с которыми ему там придется столкнуться.

Когда меня спрашивали, какая у меня главная фобия, я отвечал, что больше всего боюсь попасть в тюрьму. Замкнутое пространство, ограничение свободы в самом жёстком виде, отсутствие информации и свежего воздуха, не самая лучшая компания, плохая еда и ощущение себя преступником, изгоем общества казались мне худшим, что может произойти в жизни. И вот я здесь, в этом аду…

Первое, в чем я ошибался, - это плохая компания. Московское СИЗО-5 «Водник» так устроено, что первоходов стараются поселить с такими же вновь прибывшими. Эта разумная практика, как я слышал, существует и в других тюрьмах. За две с половиной недели пребывания в этом мрачном месте я меняю уже третью камеру, и везде в большинстве своём мне встречаются высокоинтеллектуальные люди. Может, только на карантине был народ немного попроще, например, узбек, сидящий за кражу велосипедов, или высокий старый шестидесятилетний Юра, задержанный за обмен порнографическими фото в интернете, кстати, коренной москвич. Мексиканский болельщик с лицом в шрамах забрал в аэропорту чужую ручную кладь с большой суммой наличных. Боря-цыган из Вильнюса погорел на получении денег с банковской карты. Самый близкий мне по духу Виталий Стовпец познакомил товарища с полицейским решалой.

Виталий со своим высоким интеллектом и богатым словарным запасом помогал писать мне жалобы. Все своё свободное время, особенно в первые дни, я трачу на составление обращений по поводу учиненного моей семье произвола и грубой фабрикации уголовного дела. Не знаю, как долго мне хватит сил писать, понимаю, что видеообращение к президенту посмотрели все руководители силовых ведомств и правозащитники, и по большому счету всем всё понятно. Тем не менее буду настраивать себя на продолжение борьбы. К сожалению, других методов, кроме бумажного, в СИЗО больше нет.

Пока я находился на карантине, меня посетили члены ОНК Когершын Сагиева и Ева Меркачева. Обе они – журналистки: Когершын работает на телеканале «Дождь», а Ева – корреспондент газеты «Московский Комсомолец». Их приход был светлым лучиком в темном царстве. По-человечески они пожалели меня и обещали побороться, сделать журналистский запрос Бастрыкину. Надо сказать, ОНК в СИЗО-5 появляется достаточно часто, например, Иван Мельников самый активный, он уже дважды был у меня. В спортзале мы с ним и с еще одним членом ОНК Ионовым проговорили почти час. Приходил Иван и в третью по счету камеру, в которой я нахожусь сейчас.

Служащие СИЗО прислушиваются к замечаниям членов ОНК, и общение с наблюдателями приносит реальную пользу. Например, после жалоб на отсутствие холодильника и телевизора нам сразу же «загнали их в камеру». Я, правда, не очень хотел телевизор, догадываясь, что сокамерники будут гонять его с утра до вечера, и это будет мешать мне писать обращения. Но стоило мне заикнуться об этом ОНК, как вся «хата» (это камера) начала кричать, что я эгоист, и это не по арестантскому укладу думать только о себе.

После трех дней на карантине меня перевели в камеру 502. Это была восьмиместная «хата» без перегрузки: 8 человек, 8 мест. Почти все постояльцы 502-й сидят по 159-й статье, то бишь интеллектуалы, в основном, банкиры, близкие мне не только по духу, но и по возрасту. Только двое, Иван и Рома, были молодые, но в целом на атмосферу не влияли. Ваня был типа смотрящего по камере, но это касалось лишь соблюдения общих правил гигиены, и он сам, как и все, в день своего дежурства драил туалет с таким же усердием.

502-я камера была образцом благополучия, идеалом благоустройства. Здесь было все: современный телевизор с большой диагональю, огромный холодильник, все виды посуды, кипятильники, тазики, переноски и всего одна двухярусная кровать. Даже туалет был приспособлен к возможности помывки там всего тела. Все обитатели сидели уже подолгу: кто по году, кто по два. Мне очень не хотелось переходить отсюда, всего два дня я здесь наслаждался жизнью.

Переехав в камеру 509, я попал в так называемую «воровскую хату», которая предназначена для того, «чтобы жизнь мёдом не казалась»: две двухярусные кровати, отсутствие телевизора и холодильника, сломанная вентиляция, туалет без стен до потолка, потому что там не была запланирована вытяжка изначально, непокрытый клеенкой стол ужасного серого цвета, как и шкафы, обшарпанные батареи, стены и потолки. Здесь я уже почти две недели, с 18 июня. Со мной в камере 41-летний строитель Алексей, которому вменяют 159-ю статью. Он бывалый, и уже ранее сидел в этом СИЗО. Владимир из США, который всю жизнь прожил в Америке, женился там на японке, и она родила ему двух детей, - представитель алмазной фирмы «Алроса». Он занимался реализацией бриллиантов на рынке Нью-Йорка, пока его не кинул русский еврей – забрал камни и не расплатился. Когда Володя приехал в Москву хоронить своего отца, то его, 55-летнего интеллигента, задержали и отправили в тюрьму. После того, как у нас забрали из камеры Рамзана Исаева, чеченца из Ростовской области, владельца машиностроительного завода, вместо него привели Вадима из Севастополя, тоже по 159-й статье УК. Он самый колоритный по внешнему виду, вес примерно 160 килограммов. Он поставлял топливо для котельных ФСО, причем заранее предупреждал заказчиков, что в Крыму евродизеля в чистом виде нет, и это будет другое качество. Попал Вадим под кампанию зачистки в Крыму, и его арестовали за 20-миллионный контракт и пересортицу топлива.

Моё глубокое убеждение, что как минимум половину людей до следствия нет смысла держать под стражей. Тот же Вадим мог бы заплатить залог и работать дальше, потому что его дело – это арбитражное разбирательство. Все руководство страны не раз высказывало мысль, что по 159-й статье, экономической, нет смысла держать людей в тюрьме до решения суда. Однако таких сидящих все больше и больше, тюрьмы переполнены, а экономика России стагнирует. Из-за усиливающегося пресса предпринимателей многие переезжают на Запад не столько за «длинным рублём», сколько за отсутствием риска оказаться за решёткой. Причем это люди не оппозиционной направленности, даже олигархи и чиновники из высших эшелонов власти предпочитают хранить деньги и поселять семьи за рубежом.

Мои отношения с властью в СИЗО складываются не очень ровно, да это и понятно. У них стоит задача от ФСБ гонять меня по камерам, чтобы сломить дух и быть в курсе всех моих движений. Руководству СИЗО не нравится, что я общаюсь с ОНК и с советником директора ФСИН по правам заключённых Москвы Анной Каретниковой. Она очень демократична, вдумчива и старается, чтобы все было справедливо и законно в отношении арестантов. Все начальники СИЗО перебывали у меня в камере, а также приглашали в свои кабинеты, где обычные кресла уже кажутся мне верхом удобства и благополучия. Мне туда даже страшно садиться, и это всего-то за три недели пребывания.

Самое неприятное в камере 509, где я сейчас нахожусь, - это страшная жара и отсутствие вентиляции. Двое человек в камере курят, так что приходится еще дышать и этой отравой. После всех моих жалоб, которые я пишу по инерции и руководству ФСИН, меня начали поджимать здесь, пока по мелочам. Например, специально говорят, что пришёл адвокат и одновременно надо идти на прогулку. Я был вынужден отказаться от прогулки, но все равно полтора часа прождал конвой, прежде чем меня отвели к адвокату. Отбирают газеты, копировальную бумагу, не пускают в спортзал. За три недели я был там только один раз. К слову, посещение спортзала стоит 300 рублей, душевая после занятий - 200. Ежедневная прогулка по часу в 20-метровой чердачной комнате в самом верху здания даёт возможность подышать свежим воздухом и позаниматься на турнике. Еще я наливаю воду в полуторалитровые пластиковые бутылки и упражняюсь, как с гантелями. Для меня всего одна радость в тюрьме – это прогулка и спорт.

Тюрьма делится на несколько частей. Пятый продол, где сижу я, самый строгий: здесь не бывает телефонов, алкоголя, игры в карты. В каждой камере висит по нескольку объективов. Зато здесь почти нет перенаселения в камерах.

В шестом продоле, как и в пятом, сидят в основном интеллигенты, бизнесмены, чиновники, но вольностей уже намного больше, есть и перенаселение, как правило, 2-3 человека в 15-местной камере.

Общий корпус, воровской продол. Здесь есть всё. В первую очередь, это «дороги» (верёвки, по которым по ночам передают всё, что нужно, в том числе, записки («малявы»). Там большое перенаселение, спят по очереди. Сидят там, в основном, не первоходы, а настоящие рецидивисты. Там есть смотрящие, которые следят за порядком и пользуются большим авторитетом.

Арестантов со всех продолов я вижу, когда иду к адвокату, а это происходит почти каждый день, а также при поездках на суды по продлению ареста. Когда подолгу находишься в одном помещении, волей-неволей обсуждаешь условия содержания.

Вообще на централе меня многие знают, обнимают при встрече, хотя проявление любых чувств в тюрьме не приветствуется. АУЕ – арестантский уклад един, этот лозунг часто кричат в коридорах общего корпуса.

Езда в суд – это особая каторга, поэтому большинство участвует в заседаниях через видеоконференцсвязь прямо из СИЗО. Последняя моя поездка в Мосгорсуд началась в шесть утра, а вернулся я в камеру к полуночи полностью изнеможённым. Очень долго собирают в КамАЗы, в которых арестанты, как селёдки в бочке. Там жарко, темно и жёстко. В Мосгорсуде жестоко обыскивают, раздевают догола и на период ожидания сажают в камеру («стакан») размером примерно 2,5 квадратных метра еще с одним человеком, и вот так сидишь и ждешь судебного заседания, а после него опять многочасовое сидение в таком «стакане». Затекают руки и ноги. Сухой паёк, который дают, есть невозможно. Ну, и многочасовая дорога назад. Ужас! Ужас! Но ради того, чтобы увидеть своих близких, посмотреть в глаза судье, следователю, прокурору, это стоит вытерпеть. Следователь и прокурор не стараются говорить ярко и много. Пряча глаза в пол, почти шепчут «просим продлить арест».

Продолжение следует ...