Волна убийств или новая мафия

После объявления частичной мобилизации сотни тысяч россиян были вырваны из мирной жизни, вооружены и отправлены на передовую. Большинство из них впервые участвуют в боевых действиях. Тысячи обычных людей прямо сейчас сталкиваются с легализованным на государственном уровне насилием. О том, какой станет жизнь после их возвращения, ждать ли россиянам всплеска насильственной преступности, появления новых ОПГ и подъема уровня домашнего насилия, издание «Вот Так» спросил у экспертов и правозащитников.

У военного и преступника схожие качества

Если верить классическому исследованию американских социологов Дэна Арчера и Розмари Гартнер, война неизбежно ведет к росту насильственной преступности после ее окончания. Исследователи еще в 1976 году рассмотрели статистику 110 стран и установили достаточно четкую закономерность. А вот ответить на вопрос, почему это происходит, оказалось гораздо сложнее.

«Один из возможных механизмов — это повышение толерантности к насилию, — объясняет криминолог Владимир Кудрявцев. — Плюс, если мы говорим о профессиональных военных, то происходит самоотбор. Воевать идут люди, склонные к рискованному поведению: достаточно хладнокровные или готовые к насилию. И удивительным образом оказывается, что похожие качества нужны и преступнику».

Поэтому с возвращением к мирной жизни профессиональных военных стоит ожидать всплеска насилия, считает Кудрявцев. При этом мобилизация, напротив, этот эффект, скорее всего, нивелирует, продолжает эксперт: «Если мы посмотрим на тех, кого призывают сейчас в России, это действительно окажутся более-менее случайные люди. Там нет никакого самоотбора».

Наглядный пример — США. Война в Вьетнаме шла с 1960 года, но до начала 1970-х годов в стране не фиксировались статистически значимые всплески насилия со стороны ветеранов. При этом с 1973 года, когда начался вывод войск из Вьетнама и был отменен призыв (США перешли на формирование армии на контрактной основе. — Ред.), ситуация резко меняется. Исследования показывают, что уровень убийств в стране в это время увеличился почти вдвое.

Война во Вьетнаме длилась еще два года и завершилась в 1975-м взятием Сайгона Народной армией Вьетнама. Более 58 тысяч военнослужащих США погибли или пропали без вести, что произвело сильнейшее впечатление на американское общество.

Социолог Мария Мацкевич  дает неутешительный прогноз: «Скорее всего, нынешние российские военнослужащие вернутся в ситуацию крайнего финансового неблагополучия. Как независимые исследователи («Хроники», самарский Фонд социальных исследований), так и статистика ФОМа и ВЦИОМа показывают примерно одну и ту же картину: люди с опаской смотрят в будущее. А это значит, что каких-то долговременных инвестиций в развитие своего бизнеса, в строительство, в образование никто делать не будет. Люди будут копить, и экономика просядет еще сильнее. В Чувашии, в Бурятии, в Мордовии, на Северном Кавказе заводы после возвращения военнослужащих не откроются. Что будут делать эти люди, даже если они вернутся без инвалидности? Где они будут работать?»

Эксперты сходятся на том, что непосредственно во время военных действий насильственная преступность может и снизиться из-за оттока склонных к рискованному поведению людей, но потом неизбежен рост.

Формирование организованных преступных групп

В 1990-е годы во многих городах ветераны афганской войны сформировали организованные преступные группы, став «второй», а где-то и «первой» властью в городе. Люди с военным прошлым становились кадровой основой для криминальных объединений, именно ветеранская солидарность и общая война была мощнейшим механизмом консолидации.

«Организованная преступность, — объясняет Владимир Кудрявцев, — возникает в двух общих случаях: первое — это ослабление государственных институтов, когда преступные институты начинают их фактически заменять. По сути, то, что мы наблюдали в 1990-е годы в России, когда налогообложение и осуществление функций по охране было вынесено в частные руки. А второй случай — когда у вас возникает крупный теневой рынок. Классический пример — алкогольная мафия во время сухого закона в США».

Несмотря на то что само по себе увеличение количества ветеранов в обществе, по словам эксперта, не может быть причиной возникновения ОПГ, риск расцвета такого рода преступности в послевоенной России есть. Это произойдет в случае, если государство начнет разваливаться и перестанет контролировать ситуацию, отмечает Кудрявцев.

«То, что сейчас Россия оказалась под большим количеством санкций, с неизбежностью создает теневые рынки, например электроники или товаров роскошного потребления. Это может призвать к жизни специфическую организованную преступность. Другое дело, что сейчас государство само фактически занимается контробандой, организуя схемы параллельного импорта», — говорит он.

Адаптация в обществе

Изучение опыта американских военных показывает, что примерно у трети вернувшихся с войны наблюдаются расстройства психики. В первую очередь — посттравматическое стрессовое расстройство. Оно может проявляется по-разному, начиная от тревожности и заканчивая депрессией, повышенной агрессивностью и амнезией.

Классическое же проявление ПТСР — это бесконечное проживание травмирующего события, мешающее нормально жить и функционировать в обществе. Именно об этом симптоме мы знаем из многочисленных фильмов и книг большой американской «ветеранской» культуры. Именно таким мы представляем классического ветерана Вьетнама или Ирака. При этом в российской культуре очень сложно найти похожий образ — актуальная для советского и российского общества тема совершенно не отрефлексирована художественно.

На адаптацию бывших военных влияет также социальный контекст. «Очень многое зависит от того, как общество воспринимает ветеранов, — считает Мария Мацкевич. — Оно оказывает им почести, оно их уважает или отказывает им в уважении и говорит “мы вас туда не посылали”. Второе грозит большими проблемами. Для более успешного вхождения военных обратно в мирную жизнь важно, чтобы общество отдавало дань уважения вернувшимся».

В этом смысле социальные программы помощи ветеранам стали для Соединенных Штатов неким общественным консенсусом, говорит Мацкевич: «Не важно, справедливая война или несправедливая. Их посылало государство, и оно должно нести за них ответственность».

Сейчас социальная помощь ветеранам в США предусматривает значительные пенсии и выплаты за ранения, бесплатное медицинское обслуживание, оплату обучения и помощь в приобретении автомобилей, психологическое сопровождение и помощь в трудоустройстве. Например, если у ветерана есть супруг и один ребенок, пенсия может составлять до 29 тыс. долларов в год. Есть и временные выплаты: выходное пособие или пособие по безработице. Общая сумма выплат зависит от уровня дохода, состава семьи и состояния здоровья.

В России также предпринимаются попытки вводить меры социальной поддержки, но пока эта помощь выглядит сравнительно скромно. В июле Госдума приняла закон, по которому участники боевых действий на территории Украины получили статус ветеранов. Государство планирует компенсировать им 50% коммунальных услуг, освободить от налога на имущество, ежемесячно выплачивать около 3,5 тыс. рублей и предоставить льготы на проезд и покупку лекарств.

Владимир Кудрявцев считает успешную социальную адаптацию ветеранов единственным способом борьбы с послевоенной преступностью: «Вы должны быть уверены, что у вас люди заняты продуктивной деятельностью. Неважно, вернулся человек с войны, из тюрьмы, из многомесячного плавания. Если ему есть где жить, куда пойти работать, с кем общаться, у него сохранились какие-то семейные и дружеские связи, он с меньшей вероятностью совершит преступление».

Домашнее насилие

Исследование Американского национального центра ПТСР и Бостонской университетской медицинской школы показало, что уровень домашнего насилия среди ветеранов и действующих военнослужащих в три раза превышает аналогичный показатель среди мирного населения. Виной тому — ПТСР, влияющее на уровень агрессии и тревожности бывшего военнослужащего. Но не только это.

В 2017 году американские исследовательницы Габриэла Миска и Мэри Энн Форджи рассказали, что часто домашнее насилие бывает обоюдным. Оно может исходить как от ветерана, так и от его партнера. Например, женщина может реагировать агрессивно на некоторые симптомы ПТСР: гнев, депрессию или отчужденность со стороны мужчины-партнера.

Определить, насколько сильным будет всплеск домашнего насилия после возвращения военнослужащих из Украины, сейчас невозможно, но София Сидорова, руководитель проектов центра «Насилию.нет», уверена, что он неизбежен. Пока же есть небольшой рост числа обращений в центр в связи с мобилизацией: «Катализатором могут быть любые стрессовые события — от проблем на работе до вероятности быть мобилизованным. Это не значит, что это и есть причина насилия. Напряженная обстановка может только ускорить процесс».

Интересно, что в конце февраля количество обращений в Центр по телефону уменьшилось на 5–10%: «Мы связываем это с тем, что в неспокойное время люди склонны сохранять любую стабильность и не стремятся к лишним переменам. Особенно в конце февраля, когда каждый день в новостях был не похож на предыдущий».

К апрелю количество звонков вернулось на прежний уровень. При этом, по словам Софии, в Москве были зафиксированы несколько случаев обращений из-за насилия, вызванного разными взглядами партнеров на события в Украине.

Комиссия ООН 18 октября опубликовала первый доклад по расследованию нарушений в Украине, в котором рассказала о случаях сексуализированного насилия со стороны военных в отношении женщин и детей. Например, в Киевской области насилию подверглись молодая пара и их четырехлетняя дочь, которую один из военных заставил заняться с ним оральным сексом. В Черниговской области командир подразделения в течение недели насиловал 16-летнюю девочку, угрожая другим членам семьи убийством.

Писательница и фемактивистка Сьюзан Браунмиллер уверена, что сексуализированное насилие на войне — это маркер отношения к женщине в обществе: «Война обеспечивает мужчин идеальным поводом выразить свое презрение к женщинам. Сама маскулинная природа армии: грубая сила оружия, доступного только военным, духовное единение мужчин на службе, жесткая дисциплина, строящаяся на приказах, простая логика военного командования служат для мужчин подтверждением того, что они и так знали на протяжении всей своей жизни — женщины второстепенны и не играют никакой роли в том, что действительно имеет значение».

Браунмиллер цитирует слова голландского юриста и государственного деятеля Гуго Гроция, который полагал, что есть связь между уровнем развития нации и отношением к изнасилованиям во время войны: «Более цивилизованные нации порицают сексуальное насилие».

О взаимосвязи между отношением к женщине в обществе и сексуализированным насилием на войне говорит и криминолог Владимир Кудрявцев: «Когда люди с патриархальными установками, которые рассматривают женщину как объект, в отношении которого можно совершать насилие, оказываются в ситуации, в которой это легко сделать, вполне вероятно, что они это насилие совершат. С другой стороны, мы знаем, что военные, вне зависимости от того, из какого общества они происходят, если они являются оккупирующей силой, начинают творить зверства. Я ни в коем случае не пытаюсь оправдать поведение этих людей, но почему-то систематически люди в таких ситуациях начинают совершать сомнительные поступки».

При этом эксперт предостерегает от поспешных выводов: «Известны случаи, когда люди, например американские военные во Вьетнаме, сжигают деревни, расстреливают мирных жителей, творят всякие военные преступления. Потом они возвращаются домой и становятся обычными обывателями по той простой причине, что ситуация вокруг них перестала быть джунглями, где за каждым деревом может таиться вьетконговец».

Чего ждать после войны

Мария Мацкевич: «Уже никто не скрывает, что нас ждут тяжелые времена. Так что на первое время бытовое насилие снизится, а дальше начнет расти. Причем начнет расти так, что я не исключаю, что нам еще понадобится горизонтальная солидарность для поддержания порядка своими силами».

Владимир Кудрявцев: «Вспышка насильственных преступлений произойдет в любом случае вне зависимости от того, сменится политический режим или нет. Насколько это будет большой всплеск, удастся ли с ним справиться, мы в точности не знаем. Единственное, что мы можем сказать с долей уверенности, что он произойдет».

София Сидорова: «В России до сих пор нет закона о профилактике домашнего насилия. Сейчас у нас отсутствует механизм, который защищал бы уже пострадавших от насилия и служил бы мерой профилактики. У вероятных агрессоров нет понимания, что они будут наказаны за свои поступки, что все общество и государство будут действовать в интересах пострадавшей стороны. В послевоенное время на фоне ПТСР у вернувшихся мужчин такая ситуация особенно опасна».