Молоко сворачивается

Продовольственные санкции действуют в стране уже месяц. Оптимистичные эксперты обещали: закрытие внешних границ даст толчок к развитию внутреннего рынка и производства. Но реальность не подтверждает их прогнозов. Кроме обещаний работники сельского хозяйства пока не получили ничего: ни госпрограммы развития, ни гарантий, ни кредитов. Теперь аграрии склонны думать, что дело ограничится показательной раздачей денег (которых на всех, конечно, не хватит). При этом молочные комбинаты в стране закрываются и безо всяких санкций

С октября в Смоленской области закрывается молочный комбинат — на фоне разговоров о подъеме отечественного производителя.

— Я этот месяц честно ждал. С коллегами собирались, разговаривали: вдруг что изменится после санкций. И знаете что? — Ансарбий Хотов, глава смоленского СПК "Совхоз "Днепр"", прищуривается и подается вперед перед важным заявлением.— А вот одно понял. Тут Лукашенко недавно праздновал 60-летие, и надо было ему свой совхоз подарить. Совсем. Просто чтобы не пропадало. Нет здесь будущего: санкции не санкции, нам только хуже. Я 36 лет на этой земле. Я знаю, о чем говорю.

Учить этого человека патриотизму не стоит. Немолодой Хотов, отдавший десятилетия молочному скотоводству и узнающий своих коров "в лицо", понимает и что такое родная земля, и что значит быть ее хозяином. Когда он теперь, идя по осеннему полю мимо стад, рассказывает о своих планах — если не "подарить совхоз Лукашенко", то хотя бы открыть с белорусами совместное хозяйство, передав им часть угодий,— выходит не умелый бизнес-план, а жест отчаяния. "И хотел бы иначе, и могу, а вот же".

Коротким "вот же" хозяин резюмирует все хитросплетения областной и федеральной аграрной политики. И тот неприятный факт, что с 1 октября закрывается главный молочный комбинат области — под разговоры о развитии отечественной промышленности. И то, что срок уплаты налогов для всех хозяйств установлен жестко — не позднее 21-го числа каждого месяца, а госгарантий на покупку их продукции нет никаких. И то, что само государство должно Хотову больше миллиона рублей: за обеспечение "в долг" молоком школ, больниц, спецучреждений области в 1990-е. Время прошло, руководители сменились, возвращать долги никто не собирается.

— Помню, в 2001-м случилась у меня трагедия: 150 коров полегло, отравившись некачественной бурдой,— вспоминает Ансарбий.— Я, знаете, никого видеть не мог. Пришел в областное правительство, говорю: дайте мне кредит, вы же мне сами должны. Ни копейки не дали. Помог мне тогда только смоленский молочный комбинат, вручив миллион на восстановление. Но теперь и комбината нет.

Весть о закрытии молокозавода была ожидаемой, но в свете последних патриотических телеэфиров оказалась особенно горькой. Любой разговор, даже попытка разговора о пользе "антисанкций" воспринимается здесь в штыки, с обидой за несбыточные надежды и ругательным перечислением всех крупных чиновничьих фамилий.

— Молоком мы себя обеспечим, да?! — возмущен Валентин Листопадов, глава смоленского СПК "Рассвет".— Да мы скоро молоко контрабандой из Франции будем возить! Я вам серьезно говорю. Мелкие и средние хозяйства у нас в области давно предоставлены сами себе, хоть как-то помогают крупным — у кого больше 600 голов скота. Да и то... По отдельным районам падение производства молока на 50-70 процентов за последний год — и никого не волнует. Там закупят сухое, там возьмут белорусское — вот и получается экономика. Эдак мы себя "обеспечим", конечно.

Не причина, а результат

Вся история о том, как в молочном крае, на Смоленщине, вдруг стало пропадать молоко, разными нитями и человеческими судьбами связана с закатом молочного комбината. А этот закат, в свою очередь, иллюстрирует десятилетия не только экономической, но и политической жизни региона.

Неудивительно, что первая версия столичной прессы: производство закрывают, так как не хватает дешевого европейского сырья, в частности сухого молока, устраивала большинство заинтересованных лиц. Виновата заграница, тяжелая международная обстановка — как тут не понять. И прессе сенсация, и власти спокойствие — хороший, добротный шаблон.

Справедливости ради стоит заметить, что стороны конфликта, это нынешнее руководство комбината — международная группа компаний Danone в России — и правительство области, в местных газетах ссорились куда громче, чем следовало, и проговаривались, таким образом, неоднократно. Винили не заграницу (Danone даже честно признался, что санкции ни при чем), а друг друга.

"Убыточность производства почти всех видов продукции на МК "Смоленский" вследствие роста цен на сырое молоко более чем на 30 процентов, недостаточность сырьевой базы в регионе делает для нас неперспективным его дальнейшее развитие. Правительство области было поставлено в известность о закрытии предприятия",— рапортовала PR-менеджер международного холдинга Олеся Леонтьева.

"Я смею утверждать, что руководство компании "Danone-Юнимилк"... мягко говоря, лукавит. Тридцать процентов всего молока, которое производится в Смоленской области, закупается для предприятий переработки в Московскую и Брянскую области. Это к тому, что у нас "не хватает сырьевой базы". А выгоднее, чем у нас, для переработки покупать просто не у кого, имея в виду все соседние регионы России",— парировал губернатор Алексей Островский.

Спор не голословный, все оперируют цифрами. По данным Росстата, в июне средняя стоимость молока в Смоленской области была всего 14,8 рубля (в Калужской, например, 17,82 рубля). По данным завода, реально литр молока покупался за 18-19 рублей. По данным "Огонька", которые он собрал, обзвонив несколько хозяйств, молоко на Смоленщине продается в среднем по 16-17 рублей: так что истина, вероятно, посередине.

Но дело и не в цифрах. Стоимость молока — это не акции на бирже, и даже не стоимость нефти. Она не падает и не меняется в одночасье, исходя из конъюнктуры и внешних факторов, здесь буквально: что посеешь — то и пожнешь. Если в стране или регионе плохо с молоком, сырьевой базой и рентабельностью заводов, это значит только одно: так сеяли.

Начало безобразия

Из тех 160 с лишним работников молочного комбината, которые теперь увольняются в никуда, многие помнят, каким было их предприятие еще в начале 2000-х: "Лучшее место в области. Только по блату устраивались". Свежесть их памяти подтверждает статистика: в 2001 году на смоленском заводе (тогда назывался ОАО "Роса") был лучший по России показатель рентабельности активов в молочной промышленности (13,05 процента), максимальная рентабельность собственного капитала (16,24 процента) и лучшая в стране производительность труда (545,55 рубля на человека). Разумеется, все это обеспечивало продукции завода, насчитывавшей свыше 100 наименований, 80 процентов смоленского рынка, а также поставки в Москву и Санкт-Петербург.

Секрет успеха, как теперь видится, несложен: завод честно работал с теми, кто его обеспечивал, то есть не с центральными офисами в Москве или головными предприятиями за границей, а с хозяевами молочного скота. Пока в стране разрушались хозяйства, при комбинате организовали Союз товаропроизводителей "Утренняя роса", давали кредиты, закупали тракторы выжившим фермерам и сельхозкомпаниям.

— Я очень ждал перестройку,— рассказывает экс-директор комбината Семен Иоффе, управлявший "Росой" до 2010 года.— При коммунистах не хотелось работать. И вот, когда в 1990-е, а потом в 2000-е мы стали подниматься — назло всему,— я было подумал: эй, да ведь у нас можно как на Западе. Понимаете: чтобы свое дело, фермеры, уважение горожан. Иду я по городу, а со мной люди здороваются, говорят: "Наши дети ваш сыр любят" — приятно. Ну а потом, понятно, началось безобразие.

Потом — это в 2004 году, когда руководство предприятия обнаружило, что кто-то тайно, но очень настойчиво скупает акции "Росы". Благо держателей было много — около 300 человек, то есть больше половины работников предприятия. Начали с пенсионеров, предлагая огромные по тем временам деньги.

— Когда сторонняя компания насобирала почти 13 процентов наших акций, я обратился в МВД: там честно пытались выяснить, кто за всем этим стоит,— продолжает Иоффе.— Но первые выводы казались почти бессмысленными. Какая-то компания "Эрконти" с уставным капиталом в 10 тысяч рублей, какие-то подставные люди. Правда, уже через пару месяцев, оценив обстановку, я смог на заседании облдумы прямо сказать: "Росу" скорее всего поглощает "Юнимилк" и интересует его не само предприятие, а наши рынки сбыта. Предлагал передать комбинат в трастовое управление местной власти — только чтобы спасти. Но, кажется, всех все устраивало.

Конец истории понятен: "Юнимилк" действительно купил завод, потом объединился с компанией Danone и стал одним из крупнейших производителей молока в мире. А "Роса" из ключевого налогоплательщика области превратилась в точку на карте международной группы компаний (налоги, кстати, сразу из области ушли в Москву, а работники, ясное дело, перестали быть акционерами). Постепенно начались сокращения: из 500 с лишним сотрудников осталось чуть больше 160, а из сотни наименований продукции — только глазированные сырки. Работа с фермерами разладилась, часть из них стала сдавать молоко в другие области, часть — перешла на мясное скотоводство.

Проторговались

— Да это обычное дело,— говорит молодой Алексей, ответственный за закупку сырья для молочного комбината (1 октября его, как и всех, увольняют).— Я когда устраивался сюда работать, заранее знал, что долго это все не продержится. Есть закономерность: как только местный завод покупает крупная корпорация, он живет еще лет 5-6, а потом закрывается. Думаете, только в молочке так? У меня родные работают на Сычевском электродном заводе, тоже Смоленская область: его купила корпорация "ЭСАБ" и вот — с осени завод остановился. Или, например, наш завод холодильников "Айсберг". Работал, работал — слился с белорусским "Атлантом" и с октября тоже банкрот.

При этом Алексей вовсе не из тех, кто верит в заговор буржуев и мировых капиталистов. Он даже проникся логикой недавнего работодателя: если у Danone есть заводы в Орле, Липецке, белорусском Шклове (меньше 200 километров от Смоленска) и выгоднее концентрировать производство там (потому что власть сговорчивее, логистика удобнее и прочее) — почему бы этого не делать?

— В общем, здесь все честно: они на благотворительность не подписывались,— резюмирует Алексей.— А власть наша, что областная, что федеральная, подписывалась. Как она допустила продажу важнейших комбинатов? Почему не следила? Мы с коллегами еще в марте отправили письмо губернатору, где изложили суть проблемы: закрывают завод, компании он не нужен, зато нужен области — спасите, купите нас. Ясное дело, ни ответа, ни привета. И вот это, я считаю, нечестно.

Ирина Баталова, сотрудница еще одного закрывающегося смоленского завода — ОАО "Айсберг", тоже с коллегами писала письма губернатору. Тот пообещал, что поищет инвестора, но больше никак себя не проявил и не объяснил происходящее, а люди — около 500 человек — идут на сокращение, как под нож.

— Мне больше 40 лет, работы в Смоленске с каждым днем все меньше, поэтому понятно, что такое для меня это сокращение,— рассказывает Ирина.— Мы теперь все друг другу сочувствуем: кого на молочном уволили, кого на нашем, кому зарплату не платят на котельном... Чуть не в каждой смоленской семье по беде. Обижает, что с нами никто не разговаривает. Когда в марте на заводе начались перебои в работе, руководство либо отмалчивалось, либо ссылалось на украинский кризис. Лишь бы мы отстали. Я белорусов ничуть не виню: кажется даже, что Минск вкладывался в "Айсберг", а Москва — наш второй акционер — занималась только "снятием сливок".

Люди, которых увольняют, совсем не поддаются на уговоры, что "в стране такая обстановка, только потерпите". Большинство убеждено, что и ими, и предприятиями области ловко торговали все эти годы чиновники разных мастей, а теперь — чуть торговля пошла на спад — пытаются сделать вид, что они совсем ни при чем, кругом виноват кризис. Или, на крайний случай, далекие 1990-е: губернатор области, ничтоже сумняшеся, говорит с трибун, что молочный комбинат "отошел к конечным собственникам" из-за того, что "в 1990-е годы разбазаривалась народная собственность". Будто и не было событий 2000-х, с их рейдерскими захватами и подставными компаниями, будто все уже украдено до нас. Но, как показывает время, этой советской шутке все меньше веры.