Бои без правил… с алкоголизмом
Заметьте, не я это предложил...
Мне на той неделе программа «Центральное телевидение» (НТВ) предложила быть экспертом по теме, связанной с алкоголизмом.
Эксперт в этой области я и правда хороший.
С одной стороны, я люблю выпить и знаю в этом толк, с другой стороны, я проработал довольно долго психиатром, и потом, во время плавного перехода из психиатрии в искусство, какое-то время проработал наркологом. Буквально лечил алкоголиков кодированием и, надо сказать, не безуспешно. Так что знаю эту тему с двух сторон. И глубоко.
Поводом к разговору с корреспондентом стало грядущее упразднение вытрезвителей, запрет на продажу любого спиртного после 22 часов и возвращение ЛТП.
Но говорили мы не только об этом.
Но ещё об очень многом. Я, как телевизионный человек, предположил, что большая часть текста из нашего разговора в программу не войдёт. И даже знал точно, какая. Но чтобы не вошло практически ничего – этого я как-то не предполагал.
Ну, коль скоро так, так не пропадать же уже сказанному.
Уже оформившимся и уже оперившимся мыслям. Пускай летят. На все четыре стороны.
В нашей стране борьба с алкоголизмом и пьянством длительная и абсолютно бессмысленная.
Ну, скажем, ведь дураку ясно, что всевозможные запреты – это запреты для тех, для кого они точно не работают. Любые запреты в нашей стране можно обойти. Особенно, если душа горит. В Норвегии, где запреты есть, – запреты обойти нельзя. Так то ж Норвегия. И потом, Норвегия – страна, занимающая первое место в мире по уровню жизни.
В аббревиатуре ЛТП государству нужна только центральная буква «Т» – «трудовой», т.е. практически бесплатная рабочая сила.
Никогда в аббревиатуре ЛТП не функционировала первая буква «Л» – лечебный. И, тем более, последняя буква – «П» – профилакторий. Прямо там, в ЛТП, пили и, выходя оттуда, продолжали пить.
О какой борьбе с алкоголизмом может идти речь в государстве, в котором одна из самых недорогих и распространенных водок носит ласкательно-уменьшительное производное от имени вождя страны.
Назовем его так, чтобы не путаться. Самый дорогой сердцу и важный продукт носит самое дорогое сердцу название. Интересно всё-таки, Он получает хоть копеечку с бутылочки? Это ж какая сумма набежала за прошедшие 12 лет. И ведь ещё набежит за будущие 12.
Подумайте, где-нибудь это вообще возможно?
Вино или граппа – «Берлускончик». Вино или кальвадос, или коньяк – «Саркозинка». Шнапс – «Меркелевка». Ну и т.д.
Совершенно очевидно, что основная масса населения пьет от неустроенности.
От того, что ей, этой основной массе населения, плохо. Просто нечего делать. Просто не сводятся концы с концами. Просто некуда деться. И нечем себя занять. Она, эта основная масса населения, пьет от несправедливости, с которой сталкивается ежечасно. Как написал поэт Орлуша, «потому, что холодно, бл..». Не в прямом смысле, конечно, «холодно».
В стране Гваделупа, где очень тепло круглый год, рабы пили Ром (между прочим, от 40 до 55 градусов).
Как сказал мне черный парень-гид: «рабы пили потому, что таким образом они заливали свою горькую долю». Но мы, конечно, не рабы. Рабы, конечно, не мы. Или всё-таки рабы? Ром там, когда Гваделупа была колонией, был на долго запрещен. Однако, как только Гваделупа стала свободной, все запреты на ром сняли. Правда, и сейчас я видел, как три черных парня в синих майках (именно майках, а не футболках), распивают литровую бутылку 55-градусного рома (самого дешевого) на троих. Не закусывая. Жарко ведь!
Это они заливают, наверное, ромом свою генетическую память.
Так что черные гваделупцы нашим ещё фору дадут в отношении употребления крепких спиртных напитков. Между нами и черными, кстати, больше общего, чем нам бы этого хотелось («патриоты» могут в этом месте уже начать строчить гневный, злобный, нецензурный комментарий в мой адрес, это ведь проще, чем думать).
Алкоголем спасаются, когда плохо на душе и на сердце, потому что он, алкоголь, самый доступный антидипрессант и транквилизатор.
Плохой – да, но он всегда под рукой. Это своего рода «внутренняя эмиграция», если хотите. Осознанная для кого-то, и для кого-то не осознанная.
Я знал художников, которые в середине 80-х спивались, и всем казалось, что им конец.
Но, как только они почувствовали востребованность, как только появилась мода на советских художников, спрос и возможность ездить и делать выставки в разных городах земного шара, многие из них бросили пить и с головой ушли в работу. Алкоголизм это прежде всего социальное заболевание. У большинства, конечно.
Первое, что я сделал, узнав о «рокировочке», проведенной с виртуозным цинизмом – я выпил.
И так поступила, убежден, большая часть населения страны.
Борьба с алкоголизмом, которая у нас, якобы, ведётся – это такая же фальш и ложь, как всё остальное, что спускается сверху.
Мы все это проходили десятки раз.
P.S. Ну и, конечно, очень важным, если не главным при лечении является желание лечиться самого пациента.
И если это социальная болезнь, то желания самих людей вылечиться от неё.
Ну и, в заключение, пару примеров из своей медицинской советской практики.
Курсе на четвёртом по работе я попал в Центр отравлений, что находился в Институте им. Склифосовского.
Меня поразило, что в приемном покое висело механическое табло (как тогдашнее расписание на железнодорожном вокзале), состоящее из металлических крутящихся пластин, со списком всяких химических веществ, которые советские граждане пили как с целью уйти из жизни, так и с целью эту жизнь разнообразить. А с обратной стороны каждой пластинки было написано противоядие. Список был гигантским. Врачи не могли его запомнить ещё и потому, что он всё время пополнялся. Ведь нельзя остановить прогресс! Химия была тогда гордостью СССР. Легко представить, что сегодня этот список увеличился в сотни, если не в тысячи раз, хотя химия уже давно не является российской гордостью.
Я вошел в первую палату отравившихся.
За столом в центре сидели улыбающиеся пациенты в нежно-розовых пижамах с синей надписью «Минздрав», повторяющейся сотни раз по диагонали и образующий ромбики. Пациенты забивали «козла», не обращая внимания ни на врача, ни на вошедшего меня. Только когда в палату вошла медсестра с подносом, они оживились. На подносе стояли медицинские градуированные стаканчики и тарелочка с солёными огурчиками. «Розовые» взяли по одному стаканчику, чокнулись, выпили, крякнули, закусили и продолжили игру. Что это? Я недоумевал. Оказалось, что это одна бригада, нашедшая бутыль спирта в помещении, где они делали ремонт. Только вот спирт был метиловым, вызывающим атрофию зрительного нерва и, в последующем, слепоту. Противоядием для него является спирт этиловый, а в разбавленном виде, как известно, это водка. Лекарство приносили жёны. Закуска была государственная.
А в другой палате лежали «голубые».
Нет-нет, вовсе не те, о которых можно было бы подумать. Этот термин для обозначения лиц нетрадиционной сексуальной ориентации ещё не вошёл в широкий обиход. Те «голубые» были любителями морилки для древесины. Морилка была синего цвета. Они её пили, и их кожные покровы постепенно окрашивались в голубой цвет. Это были люди «голубых кровей». Таких примеров, как грустных, так и забавных, я бы мог привести много. Это было время ограничений на продажу алкоголя.
Будьте здоровы и держите себя в руках.
