Тела неважные

Поступившись своим фирменным эстетизмом, автор памятного сюрреалистического полнометражного видеоклипа ужасов "Клетка" создал уникальный фильм "категории Б" стоимостью $26 млн.

Принесшие Сингху известность "Клетка" (2000) и "Запределье" (2006) были исполнены в жанре "полного бреда, в котором, однако, что-то есть". Этим "чем-то" была в первую очередь искренняя и, очевидно, восходящая к его индийским корням убежденность автора в равноправии физического и психического начал. Психиатр из "Клетки" гуляла по подсознанию коматозного маньяка, как по вполне реальному, хотя и кошмарному пространству. Еще дебют Сингха впечатлял трогательным, по-доброму провинциальным эстетизмом. Режиссер словно торопился, как хороший мальчик, продемонстрировать свою насмотренность в современном искусстве. Кошмары преступного подсознания цитировали то патологоанатомические инсталляции Дэмиена Херста, то фото Яна Саудека, то рисунки Гигера. Такой оголтелый "артхаус", втиснутый в корсет жанровых правил психопатологического триллера, но втиснутый не до конца: какой-нибудь "горящий жираф" все равно из корсета торчал.

Единственный эстетский объект, которым Сингх любуется ныне,— это Бен Кингсли. "Махатма Ганди" сыграл умирающего от рака бессердечного девелопера Дэмиена Хейса. Даже на краю могилы он не отказывает себе в удовольствии подрезать крылья молодому конкуренту, а искупить вину перед дочерью, которой в жизни не занимался, пытается — разумеется, неудачно — при помощи чековой книжки.

Кингсли с его медным лицом и горделивой осанкой махараджи — один из редких в наши дни актеров, само присутствие которых придает значительность экранному миру. Но всему хорошему конец приходит быстро. Благодаря доктору Олбрайту (Мэттью Гуд), этакому великовозрастному Гарри Поттеру, то ли мозг, то ли гипотетическая душа Дэмиена обретают новую жизнь в здоровом теле молодого мужика по имени Дэн. Ну а играющий его Райан Рейнолдс не придаст значительности даже рекламе собачьего корма. Пресловутый эстетизм Сингха пытается вторгнуться на экран в обрывочных видениях, навещающих Дэна. Плещется порой нечто анилиновое, иногда складываясь в картинки зачисток какой-нибудь Эль-Фаллуджи, но разлиться ему по экрану режиссер вроде бы и с сожалением, но не позволяет.

Место изысканных цитат заняли простодушные отсылки к жанровым стереотипам: настолько простодушные, что их даже и плагиатом не назовешь. Сама тема бессмертия через смену тела — настолько общее место мировой фантастики последних семидесяти лет, что сразу даже и не скажешь, из какого конкретно фильма Сингх заимствовал конкретные предполагаемые обстоятельства "Вне/себя". Такой фильм, впрочем, есть — кафкианский кошмар Джона Франкенхаймера "Вторичные" (1966). Взять безысходную фантазию голливудского классика о бессмертии, оборачивающемся рабством, да и присобачить к нему хеппи-энд, как это делает Сингх,— тоже своего рода эстетизм.

Дэн между тем оказывается никаким не Дэном, а ветераном спецназа Марком, которого давно оплакала жена Мэделин (Натали Мартинес), но в возвращение которого упорно верит дочка-ангелочек. Ментальная составляющая бессмертного организма не слишком удивляется, когда ее физическая оболочка начинает споро прореживать ряды киллеров, посланных "Гарри Поттером" за вышедшим из повиновения героем. Споро, но без огонька: запоминается лишь унитаз, который Дэн/Марк разбивает вдребезги головой одного из супостатов. Короче говоря, Сингх скучно пересказывает гениальный фильм Дэвида Кроненберга "История насилия" ("Оправданная жестокость", 2005), где мирный хозяин бара открывал в себе нечаянный талант голыми руками расправляться с целыми бригадами мафиозных палачей.

Вообще-то это свойство плохих фильмов "категории Б": выдаивать до капли сюжетные ходы, отработанные в "большом" кино. Но "Б-фильмы" — это прежде всего фильмы, снятые по принципу "голь на выдумки хитра". Вот и Сингх, словно какой-нибудь ныне культовый Эдгар Дж. Улмер, строивший в 1950-х дворцы будущего из картона и полиэтилена, работает с незамысловатым стройматериалом. Операция по пересадке Дэмиена в Дэна/Марка вызывает почти что слезы умиления. Вертится какая-то центрифуга, мелькают вспышки света: раз-два, и готово. Невольно возникает желание провести аудит фильма.

От нечего делать можно попробовать придать "Вне/себя" хотя бы конспирологический смысл. Образы войны мелькают в видениях, но само слово "Ирак" с экрана не звучит. Может быть, американская цензура совсем распоясалась, и Сингх, героически хотевший снять притчу об "иракском синдроме", был вынужден придать ей столь банальную форму. Тогда и фамилия зловещего доктора Олбрайта покажется говорящей. Но это, повторюсь, лишь от нечего делать.