Церковь не примирит Россию и Украину

Символичное совпадение: в один день в Москве и Киеве принято решение особым образом почтить память крестителя Руси князя Владимира. Только в одном случае говорят об обращении в христианство Святой Руси, «Русского мира», а в другом – Киевской Руси, а то и Украины. Два народа, ближе которых придумать трудно, почти год назад схватились в яростной схватке. Их противостояние вспыхнуло очень быстро, а погасить его никак не удается, примирение никак не приходит. Эта война – пусть ее официально считают «холодной», «гибридной» или подыскивают какие-то еще маскирующие слова – с беспощадной очевидностью показала непреходящую актуальность социально-политических интересов в жизни народов и на этом фоне эфемерность упования на религиозное и этническое «братство».

Народы России и Украины принято считать православными, славянскими. Если это имеет какое-то значение в политике, тогда весьма трудно объяснить ту степень ожесточения, с какой люди обеих стран стали относиться друг к другу за последний год. Существуют, конечно, попытки объяснить все влиянием неких внешних факторов, раскалывающих «братство». В смене власти в Киеве кого только не обвиняют – и протестантов, и сектантов, и агентов влияния Ватикана. С другой стороны раздаются ответные обвинения в адрес «московской» Церкви, якобы изменившей христианству. Но фактов не изменишь: ни молебнов за майдан и летчицу Савченко, ни того, что «московская» Церковь продолжает быть крупнейшей религиозной организацией Украины, и ее приверженцев из Украины не исторгнуть.

Конфликт в Украине, давно пустивший свои корни в России, четко объясняется военно-политическими интересами мировых центров влияния, блоковой принадлежностью этой страны, оказавшейся на стыке цивилизаций, экономическими интересами и просто представлениями людей о том, как им жить. Борьба за Севастополь идет не потому, что это «сакральное место» для русских людей, где принял крещение князь Владимир, а из-за уникальных географических факторов, позволяющих использовать его бухты как базу Черноморского флота. Пока эти противоречия не разрешены, пока социально-политические интересы конфликтующих сторон не пришли в то состояние динамического равновесия, в каком они пребывали более года назад, конфликт не прекратить ни молебнами, ни анафемами.

Православные Церкви обеих стран, сколько бы их ни было, не в состоянии показать нашим народам, что христианские ценности для них значат больше, чем интересы государств. Церкви точно так же встроены в социально-политические системы своих стран, как и все другие общественные объединения. Поэтому миротворческие декларации звучат крайне блекло, и, напротив, звонким эхом отзываются заявления об уникальности и мессианской роли русской, украинской или европейской цивилизаций. Священнослужители одной православной Церкви поддерживают ополченцев Новороссии, другой – благословляют бойцов националистических украинских подразделений на ратные подвиги. Духовные деятели договариваются до того, что оправдывают возможную мировую войну и рассуждают о пользе насилия ради неких «высших» ценностей, защитницей которых называют каждый свою общественно-политическую систему. Так, один известный деятель РПЦ еще три года назад заявил, что если у российской армии не будет «настоящего дела», ей грозит разложение.

Невозможность или нежелание Церквей решительно и беспристрастно выступить против любого насилия, от кого бы оно ни исходило, и только ради умозрительной идеи христианской солидарности показывают эфемерность таких понятий, как религиозная или этническая общность. Человечество по-настоящему искренне отстаивает такие – вовсе не духовные – ценности, как власть, деньги, влияние. В отличие от религиозных, эти ценности по-настоящему неизменны и предопределяют уровень ожесточенной непримиримости к врагу.