Александр Шестун: Угрозы дворянству мантии
Недавно председатель Верховного суда РФ Вячеслав Лебедев раскритиковал недостатки кадровой работы, описывая процедуру пополнения судейского корпуса как «отбор по признакам преданности вместо открытого, гласного конкурсного процесса». За чистоту рядов «дворянской мантии» отвечает Администрация Президента и ФСБ. Судебное сообщество стало замкнутым сословием.
Прочитав в «Независимой газете» об этом, я уже подумал, что меня не повезут на столь нелепый процесс по обвинению в угрозах представителям власти Божьей карой и Гаагским трибуналом при чтении мне приговора в Подольском суде. Я только получил письмо от знакомого о постановке «12 стульев» в Саратовском театре, когда зал взорвался аплодисментами на словах, описывающих аукцион по продаже статуэтки Фемиды: «правосудие продано». Никто не стал арестовывать зрителей за бурю восторга. Более 70% граждан не доверяет работе российских судов, судя по опросам. Но что же тогда, всю страну в лагеря отправить?
Публичная порка Шестуна дорого обходится государству. Дважды меня этапировали в Ногинскую тюрьму для завершения расследования этого уголовного дела на индивидуальном автозаке с усиленным конвоем, где я оба раза провел по 2 месяца, один – в многоместной камере, при переполненном СИЗО. В первое и второе пришествие в Ногинск я всего лишь по одному разу встречался со следователем. Бюджет РФ тратит не менее миллиона рублей на одного заключенного в год, учитывая число арестантов, поделенных на бюджет ФСИН России – 300 млрд руб., плюс наибольшая прибавка идет от расходов на суды и прокуроров. Учитывая беспрецедентные меры безопасности, применяемые ко мне, расходы в разы превышают среднестатистического заключенного.
В Каширском СИЗО-5 меня тоже разместили одного в четырехместной камере спецблока с повышенным контролем, но обо всем по порядку.
Ранним утром 18 апреля в ИК-6 Бежецка я услышал гнетущую фразу: «С вещами на выход!» Я собрал баулы в бараке, и мы выдвинулись к зданию карантина для проведения обыска, инструкций и оформлению документов. Наш путь пролегал мимо всех бараков, где в это время арестанты делали зарядку под бравурные звуки из хрипатых колокольчиков. По устоявшейся традиции сотрудники ФСИН пресекают излишнее общение между разными отрядами, не говоря уже о спецконтроле за Шестуном. Столь эпичный выход нашей процессии, подзолоченной весенними солнечными лучами, внес заметное оживление в ряды физкультурников. В ИК-6 конвой забирает заключенных на этап только по вторникам, но меня, как обычно, отправили на индивидуальном автозаке, что повергло в шок местных сидельцев. Однако торжественная церемония прощания «непокорного арестанта» с контингентом зоны продолжилась вторым актом. После часовой проверки и осмотра, под занавес этого шоу меня начали грузить в автозак и предупреждать о применении оружия на поражение:
- Шаг вправо, шаг влево приравнивается к побегу.
Происходило все в трех метрах от проходной на промку, где несколько сотен зеков широкой колонной двигались на работу. Аншлаг! Многие махали руками и выкрикивали слова поддержки. Дежурный по колонии вспотел от волнения.
- Прекратите переговариваться! – кипятился он, но в интонации чувствовалась безнадежность.
Даже именитый режиссер не смог бы придумать по сценарию столь впечатляющего зрелища с декорациями в виде колючей проволоки, служебных собак, конвойных с автоматами и черной реки зеков.
Сто раз давал себе слово не строить планы в неволе и лишний раз убедился в справедливости этого правила. После завершения расследования я надеялся, что тяжелого этапа не будет. Все убеждал себя, что точно оставят в СИЗО, документы были уже переданы в Домодедовский суд. Мне хотелось дозимовать в тюрьме, а весной ехать в Бежецк дышать свежим воздухом.
Возвращаясь к этапу, государственное мышление не предполагает столь нецелесообразного, затратного перемещения заключенных. Я встречал сотни томящихся в тюрьмах годами, в ожидании начала судебного процесса по новому обвинению, но у меня все не как у людей. Всю зиму и раннюю весну мне пришлось мерзнуть на зоне и в пересыльных тюрьмах на этапе, а в конце апреля заехать «под крышу». Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
За день до отъезда я пошел к таксофону, который располагается возле проходной. Узнав о приезде в ИК-6 комиссии Тверского УФСИН, очередь разбежалась, но мне было необходимо оповестить близких об этапе в Каширскую тюрьму. Моложавый полковник, приблизившись ко мне, удивился и задал вопрос:
- Вы что тут стоите? На работу в промзону собрались?
- Не-е-е, я на телефонные звонки. Работать сегодня нельзя – суббота.
- И что?
- Так шабат! – сумничал я.
Проверяющий офицер на несколько секунд замер, а потом ухмыльнулся и продолжил движение. Об одном я жалел, уезжая из Бежецка: начальник колонии любезно согласовал мне операцию на грыже в гражданской ОКБ Твери (как платную услугу), но я не успел осуществить планы. Тюремная больница Торжка с печально известным хирургом Барабанщиковым не рассматривалась как вариант. Был уже в одном шаге… Зашить бы эту грыжу, да спортом заняться, ну, и поработать на благо Родины… Смотрю, как Слава Гайзер бегает вокруг футбольного поля, а молодежь из качалки не вылазит, – завидую им черной завистью.
Все эти мысли текли в автозаке по пути в Каширу.
Конвойные с опаской поглядывали на меня. Все мои этапы поручались одним и тем же сотрудникам Тверского УФСИН, каждый раз происходили все новые и новые скандалы. Они помнят, как за руки и за ноги заносили меня в автозак из больницы Торжка. Не забыли и 9-часовую загрузку и обыск в Тверской тюрьме, когда меня сопровождало 8 оперов на виду у всех заключенных. Вздрагивают от перемещения меня из столыпинского вагона в декабре и сентябре. Кучу зевак собрали на платформе Бологое в результате громких разборок двух десятков автоматчиков с собаками и непокорного арестанта.
Ощущение удачного спасения, словно в фильме-катастрофе, с гибнущей планеты не было, в отличие от прошлого этапа, когда я уезжал из тверского штрафного изолятора после избиения хозяином тюрьмы Лебедевым и месячной голодовки в спасительный Ногинск.
Признаться, я бы с удовольствием отказался от этого турне, но за решеткой ты хуже раба. Единственный плюс маршрута был в желании проехать по мосту через Оку, чтобы хоть краем глаза увидеть свой родной Серпуховский район. В ясную погоду можно понаблюдать восточную окраину уничтоженного муниципалитета. Я убежден, что до моих избирателей окончательно дошло понимание вреда от ликвидации полноценной муниципальной власти. Сельские жители в первую очередь почувствовали себя сиротами. Ни в одном населенном пункте не появлялся глава городского округа. Ни одного завода не было построено за 4 года после моего ареста, а мы запускали около 5 новых предприятий в год. Ни одной школы, детского сада, дома культуры или спорткомплекса не возвели в деревнях и поселках. Да, в городе Серпухов что-то делали, а сельчане остались с носом. И это только начало развала местного самоуправления – фундамента государственного устройства. Например, в Кашире никто их опрошенных не смог назвать фамилию мэра: «Мы его не выбирали. Он приезжий». И это несмотря на то, что газете «Известия Каширы» из двенадцати полос размещено 8 портретов мэра Николая Ханина. Следует учесть, что четыре страницы занимает ТВ-программа. Красуется в местном издании и депутат Госдумы Александр Коган, загадивший все Подмосковье мусорными полигонами в свою бытность областным министром экологии.
Мост я все же пропустил. Долго смотреть в край окна, выгнувшись бубликом, невозможно.
Наследный принц губернатор Воробьев получил ярлык на княжение от Сергея Шойгу, первым замом которого был Воробьев-старший. У них и бизнес общий – крупнейшая в РФ «Русская рыбопромышленная компания». Никого не удивляет наличие в нашей стране влиятельных княжеский сословий. Защищены они дворянскими судебными мантиями. Не зря областной суд построили в Красногорске, рядом со зданием правительства. Финансировала возведение «дворца правосудия» «Трастовая компания», гендиректор которой, Владислав Телпнев, ровно, как и его покровители – министр финансов Алексей Кузнецов и его зам Валерий Носов – находится в местах не столь отдаленных, за коррупцию при строительстве объектов. Здание Подмосковной Фемиды проклято с момента закладки фундамента.
Зато тюрьмы размещают наиболее удаленно от Москвы, вопреки логистике и здравому смыслу. Представьте себе затраты на этапирование в крупнейшие городские суды, где рассматривается 90% уголовных дел. Самые населенные города Подмосковья расположены возле МКАД: Подольск, Мытищи, Балашиха, Одинцово, Красногорск, Люберцы, а СИЗО расположены в Можайске, Егорьевске, Кашире, Серпухове, Сергиевом Посаде, Волоколамске… Адвокатам и родственникам добираться туда дороговато. Империя всегда беспокоится о своем центре, где проживают патриции, но о плебеях на задворках заботиться некогда.
При реальном местном самоуправлении избранные главы муниципалитетов вряд ли допустили бы и столь негативное воздействие окружающую среду. По той же логике губернатор Воробьев и вредные предприятия. Показательно недавнее возгорание фешенебельного дома губернатора Подмосковья в Барвихе, где только чердачное помещение занимает 2000 кв.метров. Экс-председатель Совета депутатов Серпуховского района Николай Дижур остроумно подметил в соцсетях о пожаре в преддверии Пасхи: «благодатный огонь сошел».
После 7 часов в пути автозак заехал в старинный тюремный замок, расположенный в центре Каширы. Низкие сводчатые потолки заставляли регулярно пригибать голову, чтобы не расшибить себе лоб. После тщательного обыска моей поклажи меня сопроводили в камеру №4 спецблока. Разумеется, меня разместили одного в четырехместной камере без телевизора и холодильника. В московских тюрьмах спецблоки для резонансных арестантов – самые комфортные, но зато предельно строгие условия содержания. В Подмосковье считается, что «на спецах» должны страдать. Полуподвальная камера №4 с низким потолком, не позволяющим поднять руки вверх, плесневыми стенами и первобытной штукатуркой больше напоминает интерьер пещеры. Но больше всего она поразила своим видом из окна, нижняя часть которого упирается в землю. Я долго тер глаза и хлопал себя по щекам, не веря в реальность происходящего.
Внутренний дворик с пожухлой травой, огражденный с одной стороны стенами древней тюрьмы, а с другой – 10-метровыми крепостными стенами, был заполнен гуляющими крысами всех цветов и размеров. Они играли в догонялки, что-то жевали, занимались любовью, дрались друг с другом, чесали задней лапой себе за ухом так, что тряслись их лохматые щеки, прямо как у собаки.
Возле моего окна кто-то сверху спускал записку (маляву) на ниточке. Она зацепилась за егозу (колючую проволоку), лежащую на земле. Пытаясь освободить бумажный пакетик, арестант начал дергать, а молоденькая крыса, словно котенок, забавляющийся с бантиком, встала на задние лапы и передними попыталась схватить «игрушку». Был среди стаи и крысиный король преклонного возраста, размером как две взрослые кошки. Излишний вес не позволял его величеству быстро передвигаться. Каждый день, ковыляя, он садился возле окна карцера и наблюдал за оргиями своих подданных, изредка почесывая свою поседевшую шерсть. Не было ни одной особи хотя бы в 2 раза меньшего размера. Выход крысиной стаи на прогулку начинался примерно в 17:00, а в темноте они разбредались по норам. Возможно, подобный распорядок дня сформирован из-за биологических часов животных. Их природная хитрость подсказала окончание рабочего дня большей части персонала СИЗО. По всей тюрьме стоят капканы, лежит крысиный яд. Ежедневно тюремщики ведут тщательный отстрел этой живности, но популяция хвостатых не убавляется.
Справедливости ради стоит отметить, что СИЗО Каширы не самое худшее место для трехсот заключенных. Следственный изолятор №5 – единственный в России, где каждая камера оборудована кондиционером с функцией обогрева, по программе губернатора Громова. Безупречная работа магазина, МСЧ, библиотеки, склада личных вещей, душа, организация прогулок, работа адвокатских кабинетов, чистота мест общего пользования, доставка корреспонденции – это, несомненно, заслуга начальника тюрьмы Сергея Безгина, находящегося на должности уже 28 лет. Он работал еще с любимым жителями Каширы главой Каширского района Олегом Ковалевым, ставшим впоследствии губернатором Рязанской области. Старая гвардия юго-востока Подмосковья: Павел Челпан (Ступино), Леонид Ковалевский (Домодедово), Александр Таскин (Серебряные Пруды) правили более 20 лет, и это личности, по сравнению с которыми нынешние назначенцы губернатора – лишь жалкое подобие.
Уезжая из Бежецка в Каширу, я нашел зека из другого отряда, который сидел в местном СИЗО. Таки и не смог добиться от него подробностей быта и режима в Каширской тюрьме, зато он в мельчайших подробностях описал чудесную надзирательницу Катю, похожую на сказочную принцессу. Признаться, я уже забыл о его откровениях, но, когда на третий день пребывания выходил из комнаты для снятия отпечатков пальцев, чуть не упал в обморок при виде прекрасной девушки с ярко-голубыми глазами.
- Вы Катя?
- Да, - хлопая ресницами, застенчиво пролепетала она.
- Со мной в колонии сидит ваш поклонник.
- Спасибо, - сказала хрупкая принцесса и исчезла.
Катя чем-то похожа на невероятно обаятельную Наталью Поклонскую, честно помогавшую мне в заключении бороться с беспределом правоохранительной системы. Несмотря на темное прокурорско-крымское прошлое, она предельно смело, в одиночестве среди коллег по «Единой России», проголосовала против пенсионной реформы в Госдуме. Уже будучи замруководителя «Россотрудничества», жестко раскритиковала повсеместное изображение буквы «Z» на пасхальных куличах. Страшно сказать, она распространяет пацифистские взгляды, осудив выстраивание малышей в детский садах в виде неформального воинского символа спецоперации на Украине. Наталья Поклонская добивалась созыва Архиерейского собора с целью признания останков Николая II и его семьи. Только отважный политик способен отстаивать столь непопулярные убеждения в нынешней среде агрессивно-послушного большинства.
В период Пасхальных праздников самое время православным России вспомнить, что не черти послали Христа на Голгофу, а патриоты-благодетели. Братья и сестры! Помолимся за прекращение страданий братского украинского народа! Христос Воскрес!
