Точка отсчета
«4 месяца, 3 недели и 2 дня» — не столько об абортах, сколько о том, как закалялась сталь
Pанняя весна, скорее всего, март. Кажется, это и есть самый точный моментальный снимок середины 80-х: мутное серое небо, ошметки грязного снега на тротуаре, сквозняк, на который выскакиваешь, хлопнув дверью общаги. Чахоточное мигание лампы в коридоре — не просто удачно найденный знак, но и безупречный метроном, задающий болезненный, нервный ритм ожидания. Режиссерский класс Кристиана Мунджиу виден с первых кадров и в каждой детали. Сдержанный и жесткий почерк, который разве что с перепугу можно обозвать «чернухой».
Срок 4 месяца, 3 недели и 2 дня указан лишь в названии. В самом фильме звучат цифры более приблизительные, отмеряющие только рубеж: месяц — четвертый или пятый? Для подпольного аборта в социалистической Румынии — адская разница, диктующая уже совсем другие сроки: «Вы понимаете, что это от 5-ти до 10-ти?» И то еще не в самом худшем случае.
Диалоги не уступают в точности фактуре: умение ловить все с полуслова и впрямь было таким же привычным, как отключение горячей воды по утрам. Но дело, разумеется, не в том, как погано жилось при Чаушеску.
Из двух героинь-подруг в фильме главная не та, которой делают аборт, а та, что ей помогает: снимает номер в гостинице, встречается с подпольным гинекологом — невзрачным спокойным мерзавцем — и принимает его условия; наконец, мечется по темным подворотням и подъездам с мертвым плодом в сумке.
Актриса Анамария Маринка играет не взрыв и не всхлип, не сложность морального выбора и даже не моментальное взросление. Выбор, когда нужно, делается быстро, иллюзий тоже нет. Сыграть надо куда более сложную вещь — как внутри человека, живущего в похожей на стекловату реальности, за один день натягивается стальная струна (хотя кажется, что, напротив, все рвется).
В этой роли такое высоковольтное напряжение, что искрить начинает любой контакт — неважно, с другим человеком или с пространством. В пытку для героини превращается день рождения матери ее парня, куда приходится пойти, оставив в гостинице беспомощную подругу. Неизвестно еще, что страшнее: озвученная стуком каблуков и сбившимся дыханием пробежка героини в темноте до остановки автобуса, который ходит раз в час, или ее медленно каменеющее лицо посреди застолья в тесной кухне на окраине Бухареста, где под звон бокалов и картошечку похрустывает типовой, как панельные многоэтажки, разговор столичной «прослойки».
«Золотая пальмовая ветвь — 2007», сенсационная разве что с точки зрения географии (надо же — всех обошел румынский фильм!), логично ставит «4 месяца, 3 недели и 2 дня» в ряд главных каннских триумфов последнего десятилетия: похожая — на первый взгляд простая, на самом деле изощренная — стилистка у Брюно Дюмона («Человечность», «Фландрия») и братьев Дарденн («Розетта», «Сын», «Дитя»). Что отличает от них Мунджиу, так это полное отсутствие метафизики: никаких притч или евангельских намеков, чистый материализм. Герои этого кино живут однажды, здесь и сейчас, — и совершенно не важно, что это Бухарест середины 80-х.
