Разлинованный Брэдбери

В театре Et Cetera собралась компания книгочеев: режиссер Адольф Шапиро, художник Борис Заборов, актер Сергей Дрейден и примкнувший к ним эстонский режиссер и актер Эльмо Нюганен. Вместе они решили напомнить зрителям, что читать книги хорошо, а смотреть телевизор - плохо. Спектакль по повести Рея Брэдбери "451 градус по Фаренгейту" получился слишком уж назидательным.

Написанная 50 лет назад повесть Рея Брэдбери сегодня уже вовсе не кажется фантастической. Когда в первой же сцене пожарник Гай Монтэг (Эльмо Нюганен), затянутый в кожу на манер байкера, объясняет незнакомой девушке преимущества технического прогресса: "Вот построили 20-е кольцо - и пробок не стало", речь его вполне актуальна. Три плазменные стены в его доме (огромные экраны, натянутые по периметру сцены), заменяющие обстановку и подменяющие собой весь мир для его жены Милдред (Марина Чуракова), кажутся демонстрацией сегодняшних бытовых новинок. Не читавшего повесть Брэдбери смутит лишь странная подробность: пожарные здесь вовсе не тушат огонь, а разжигают, уничтожая в нем книги - главный источник бед.

Все это Адольф Шапиро ставит как вполне реалистичный сюжет - подробная психологическая игра зримо оттеняет бездуховный мир будущего. Смачные семейные сцены, в которых Монтэг тщетно пытается пообщаться с женой, наркозависящей от плазменных панелей, чередуются с романтическими встречами с юной мечтательницей (Мария Скосырева), зародившей в его душе сомнения насчет правильности жизненного уклада. Чтобы окончательно разбудить душу героя, режиссер доверяет девушке декламировать ахматовское "Но я предупреждаю вас, / Что я живу в последний раз...", но в ее устах это звучит неловко.

Назидательным вышел и Фабер - случайный знакомый Монтэга, спрятавшийся от власти старичок-профессор. На долю великолепного артиста Сергея Дрейдена выпало объяснить неразумному, но жаждущему знаний Монтэгу, а вместе с ним и зрителям, что такое хорошо, а что такое плохо. Однако придуман Фабер столь изобретательно, что глаз не оторвешь. Прячущийся от мира, как улитка в раковине, он передвигается по сцене в инвалидной коляске, которая при подробном рассмотрении оказывается целым островом прошлого: с потайным книжным шкафчиком, бюстиком кого-то из великих и даже привешенным над креслом желтым абажуром (поклон Михаилу Булгакову!). Сидя в кресле, поправляя еврейскую кипу, этот Фабер кажется старым диссидентом, излагающим до боли знакомые реалии: когда стали арестовывать - я струсил. Когда стали закрывать библиотеки под видом ремонта - я мог возмутиться, но я предпочел отмалчиваться... Мало-помалу его монолог начинает смахивать на лекцию по советской истории ХХ века.

Избежать такого настырного просветительства в спектакле выпало только Виктору Вержбицкому, которому достался самый спорный и двойственный персонаж повести - начальник пожарных брандмейстер Битти. Одетый в черный воландовский плащ и цилиндр, он сперва кажется олицетворением власти, но становится той силой, которая толкает Монтэга на все новые и новые "преступления". Он цитирует Шекспира и древних римлян и без паузы, с безапелляционной скороговоркой Жириновского, объясняет ошарашенному Монтэгу: "Из людей надо вытряхнуть лишние мысли. Писатели должны писать комиксы и про 'это'. ТВ - крутить сериалы и про 'это'... Меланхолия не должна захлестнуть мир!" Наставления подчиненным, а заодно и залу он произносит, почти танцуя, превращая происходящее в политическое кабаре, а собственную смерть - в адский, безукоризненно сыгранный скетч: явно провоцируя Монтэга, направившего на него огнемет, Битти буквально растворяется в облаке дыма, незаметно опускаясь под сцену.

С его гибелью силы зла из спектакля исчезают окончательно, хотя сюжету Брэдбери это и противоречит. Монтэг, готовый сразиться со всем миром, спасается от преследующих его властей, на бегу декламируя стихи Ходасевича. Кстати, играет господин Нюганен весьма неплохо, говорит по-русски без акцента, и даже манера выкрикивать строчки Ходасевича или Ахматовой а-ля Высоцкий в его устах очень убедительна. Но, как хороший актер, он всегда зависит от партнера. Потому в финале, когда на смену злодею Битти являются добрые хранители знаний, сцены с которыми поставлены в манере поэтического театра 60-х: с песнями под гитару, декламацией и очередными причитаниями на тему, как спасти культуру, он тушуется и просто подает реплики.

Тут становится совсем досадно: ну почему же зло было сыграно так современно, притягательно и остро, а добро вышло таким правильным и скучным?! Ведь не этого же, в конце концов, добивался Рей Брэдбери, полвека назад поставивший над своей повестью эпиграф: "Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек".