Объяснение с одним неизвестным

Любая новая книга или выставка, посвященная Чарли Чаплину, неизбежно отзывается статьями, варьирующими словосочетание "неизвестный Чаплин". Вроде бы оксюморон: Чаплин весь как на ладони. Что-то добавить к его образу — слащавому, лубочному, или мрачному, "педофильскому", или возвышенному, гуманистическому,— невозможно. Рассекретила в начале года английская контрразведка досье, которое по просьбе старших товарищей из ФБР вела в 1950-х годах на Чаплина, и что? Прибавилось несколько колоритных штрихов к картине не столько антикоммунистической паранойи, сколько антикоммунистического маразма, правившего бал в эпоху "охоты на ведьм", и только.

Но вместе с тем Чаплин — в экранной маске или без нее — действительно обречен на вечную "неизвестность". Как обречен, скажем, Пабло Пикассо и еще несколько "икон" современной культуры. Художники, не столько воплотившие дух ХХ века, сколько создавшие его. Демиурги, своего рода "Черчилли", "Сталины", "Рузвельты" от искусства. Стратеги, на которых хочется — это сквозит во всех попытках демифологизировать Чаплина — возложить ответственность за то, что ХХ век получился таким, каким он получился. Это желание, естественно, не вербализировано, оно подсознательно, но ведь и Чаплин — как Пикассо или, не знаю, Шостакович — крепко засел именно во всеобщем подсознании. Бесконечный процесс его мнимого открывания заново — не что иное, как попытка человечества подвергнуть самое себя психоанализу, что, по определению, невозможно.

Подсознательной властью Чаплина над современниками объясняется шизофреническая двойственность, с которой к нему относилась при жизни Америка.

С одной стороны, кумир своей приемной родины, ее любимый шут и великий утешитель. Посмотрите на групповые снимки основателей студии "United Artists": Чаплин, Мэри Пикфорд, Дуглас Фэрбенкс, Дэвид Уорк Гриффит — это же не просто кумиры, это боги, только благодаря которым Америка получила свой идеальный образ.

Чаплин воплотил "американскую мечту". Всего через сорок один месяц после подписания своего первого голливудского контракта (29 декабря 1913-го) со студией "Keystone", он стал (17 июня 1917-го) самым дорогим актером Америки, заключив контракт с "First National" на магическую сумму в миллион долларов.

Чаплин — еще и один из тех людей, благодаря усилиям которых оформилась внешняя политика Америки, лишь Перл-Харбором окончательно вырванной из кокона изоляционизма. Морпехи не умирали и не убивали бы в Кабуле и Багдаде, если бы в 1917 году Чаплин не рекламировал военный заем, а в 1942 году не призывал к открытию "второго фронта".

С другой стороны, Чаплин десятилетиями был и самым ненавистным для Америки человеком. Всевозможные комиссии по расследованию антиамериканской деятельности занимались им еще с 1941 года, когда Сенат инкриминировал Чаплину преступное намерение втянуть США в мировую войну "поджигательским" "Великим диктатором". И довели его до изгнания лишь в 1952 году — кажется, только из-за нежелания слишком быстро расправиться с "любимым врагом".

"Черный" образ Чаплина соответствовал классической триаде: "еврей, коммунист, педофил". Хотя он дважды женился на 16-летних — Милдред Харрис и Лите Грей, — и еще на 18-летней Уне О'Нил, это не совсем попадает под определение педофилии. Евреем он, очевидно, не был, хотя слухи о своем еврействе, наверное, в какие-то моменты конъюнктурно использовал. Коммунистом же не был безусловно. Но еще в 1922 году агенты ФБР нагрянули к режиссеру Уильяму Де Миллю с вопросом: не коммунист ли его приятель Чарли?

Так же двоится и экранный образ Чаплина.

Если кого-то из кинозвезд и можно назвать фриком, то именно его, безошибочно, на тридцать с лишним лет изуродовавшего погаными усиками свою писаную красоту. Впрочем, с ранних лет на его лице чудится печать какой-то викторианской порочности: так красив мог быть Дориан Грей.

А сам бродяжка Чарли, он тоже болезненно расщеплен. Чем несчастнее и сострадательнее он на экране, тем сильнее ощущение — подсознательное, конечно; все, что имеет отношение к Чаплину, подсознательно,— что за маской прячется человеконенавистник, разрушитель, причиняющий боль своему герою только для того, чтобы не обрушить гнев на род людской. Не случайно же, стоило Чаплину скинуть маску, как первым делом он сыграл серийного убийцу Верду — свою, может быть, самую выстраданную роль.

Это вовсе не значит, что Чаплин как человек был исчадием ада. Но это и не объяснить исключительно его творческим гением, наделившим маску столь взаимоисключающими оттенками. Это, может быть, всего лишь мои собственные фантазии. Но даже если это так, то ведь именно Чаплин — тот Чаплин, что внутри нас,— возбуждает подобные фантазии, а значит, обречен вечно оставаться "неизвестным".

МАММ (МУЛЬТИМЕДИА АРТ МУЗЕЙ, МОСКВА), с 30 ноября по 17 февраля