Герой здесь больше не живет
Новый экспериментальный театр: «Гамлет в Нью-Йорке» три года спустя
На премьеру этого спектакля мы откликнулись подробной рецензией. Нам рассказали о том, писали мы, "как развращенные люди погубили человека новой формации". Три года назад НЭТ представил версию сопротивления яркой, осознанной личности - яркому, осознанному злу. Зрелый философ Гамлет, трезвый практик Клавдий были равно сильны и сводили счеты на равных, однако принц проигрывал еще до гибели, - когда становился убийцей подобно противнику. Не может, не должен философ быть палачом! Подлинную катастрофу театр распознал в искажении нравственной природы человека.
Теперь роль Гамлета перешла к Евгению Тюфякову... едва достигшему 20-летия. С его появлением смысл спектакля изменился совершенно. О чем же речь на этот раз?
Вот он, принц Датский: тощий блондин с длинными космами. Бледные глаза, бледный голос, вообще бледный. На нем помятенький двубортный пиджак, ботинки высокие. Во всем облике - отпечаток безволия. Вопиющая обыкновенность! Это мальчишка из нашего старого двора, из соседней подворотни. Возможно, бывший троечник и мелкий проказник, а ныне хронически неуспевающий студент. Словом, посредственный продукт посредственной среды, затюканный мальчик из неблагополучной семьи. Он ни в чем не ориентируется, бесконечно одинок. Появившись в Эльсиноре, этот наследник трона плохо понимает, что к чему. "Как это все могло произойти?" - размышляет он не столько о переменах во дворце, сколько о собственной заброшенности.
Вот в этом вся суть. Теперь мстителем, борцом за справедливость должен стать сущий щенок. Когда призрак информирует его о злодеянии, юноша ощущает то же, что и любой юнец, жестко понуждаемый взрослыми к ответственности, - растерянность и страх. И лишь позже, внимательно оглядевшись по сторонам, мальчишка начинает возмущаться.
Далее на протяжении всего спектакля Евгений Тюфяков проявляет лишь одну, но сильную эмоцию: возмущение. Отсутствие сценического опыта пока не позволяет ему разнообразить арсенал интонаций, оценок, пластической выразительности. Но молодость в данном случае сама по себе аргумент в пользу "неумелости". Никакой не философ и не борец, этот тинейджер просто донельзя возмущен поведением "отцов". Внезапно ему открылась грязная изнанка жизни, и он, дрожа от негодования, стал на тропу войны. С максимализмом, присущим безгрешной молодости, несчастный детеныш решил всех "построить" (тут явно брезжит дружественная тень героя нового времени, Овода, также прошедшего тяжкий путь от идеализма к терроризму).
И весь мир ополчился против беспомощного ребенка. Довел его до крайностей. Превратил детеныша в звереныша. Про что спектакль? Про драму вырождения.
Парадокс, но именно неприлично юный, искренне-простодушный Евгений Тюфяков в этой теме оказался на своем месте. Театр заявляет об исчезновении глубокого личностного начала, об уродливом бытии, об утрате уважения к слабому и хрупкому - к "другим деревьям": он и есть это "другое дерево" среди профессионалов, творящих на сцене историю о Гамлете. Когда молодой артист произносит знаменитые монологи, это, конечно, не его мысли, не его слова, в таком возрасте невозможно создать подобную иллюзию. И это не мысли и слова самого Гамлета. Виттенбергский студент, жестоко вытесняемый из жизни, напрягая память изо всех сил, цепляется за обрывки книжной культуры, чужих философских достижений. На краю гибели он бормочет все, что успел усвоить. А в чем же ему еще искать опору?.. Такое вот интересное впечатление.
Львиной долей своего позитивного воздействия на зрителей Гамлет - Евгений Тюфяков обязан заслуженному артисту РФ Олегу Алексееву - Клавдию. Три года назад его король, сражаясь с "человеком новой формации", порою не знал, как себя с ним вести, и прятался под личиной разнузданного шута и алкоголика. Именно прятался. Теперь же Алексеев показал короля другого - разъяренного до последней степени и теряющего самоконтроль из-за наглости желторотого юнца, навязывающего всем свою мораль. А по какому праву?! (вопрос отравителя Сальери). Король не притворяется - он безмерно разгневан вмешательством мальчишки и ничуть его не боится. Пластика артиста в этом спектакле стала резкой, жесткой. Изменились интонации, произношение. Теперь Клавдий рычит: "Эти р-руки! Мой тр-рон, кор-р-рона, кр-рай и кор-ролева!" Изменил Олег и ритм роли, - он заметно убыстрился, пошел рваными толчками (прежний рисунок роли, вальяжно-вкрадчивый, сообщал персонажу плавно-замедленное движение). Естественно, такой Клавдий максимально выявил достоинства такого Гамлета - беспомощного и беззащитного.
Мысль о вырождении пронизывает спектакль насквозь. Кончилось время героев. Возвещен и крах мечты об идеальном актере. Теперь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы дождаться роли Гамлета в пьесе пьес. Теперь Гамлетом может быть любой мальчишка с улицы, и это - вот! - означает, что век и правда вывихнут, и гибнут традиции.
Но контакт артистов со зрителем стал заметно теснее, крепче! Потому что уже отнюдь не философы в зале сидят.
А кто сидит в зале?..
