Сергей Шустицкий: Музыка – это жизнь, где не всегда звучат аплодисменты

Заслуженный артист Российской Федерации Сергей Шустицкий отмечает в этом году свое шестидесятилетие. Хороший повод, чтобы поговорить с ним о музыке, дружбе, вдохновении, неудачах и некоторых «подводных камнях» в современной культуре.

- Сергей Юрьевич, в первую очередь, хочется поздравить вас с юбилеем. Во многих интервью вы говорите о том, что считаете себя в первую очередь музыкантом. Можете вспомнить то время или конкретный момент, с которого в Вашей жизни началась музыка?

- До моих семи лет в нашем доме из музыкальных инструментов был лишь аккордеон, на котором учился играть мой старший брат. Я просил его растягивать для меня меха, а сам на той стороне, где черно-белые клавиши, что-то пытался нажимать. Потом родители заметили, что куда бы мы ни приходили в гости, если там было фортепьяно, я садился и начинал импровизировать, еще не умея играть. Из Германии, где я родился, мы переехали в Ленинград, и папина служба оказалась на Дворцовой площади - в ста метрах от Академической Капеллы. Наверное, это был знак судьбы - когда в хоровом училище при Капелле был объявлен набор, родители спросили: «Пойдешь?». Я не пошел – побежал. Прошел оба тура, меня взяли, и я сразу выразил желание жить в интернате училища – потому что, так было ближе к учебе и ничего не отвлекало от музыки. Так началась моя «самостоятельная» жизнь – это три с половиной года в атмосфере очень хорошей музыки, настоящего творчества. И это было начало моего пути в музыку.

- В одном из интервью вы говорите о том, что первое оформленное и записанное произведение вы создали в восьмилетнем возрасте. Что это было?

- Это была прелюдия, посвящённая Баху. Я очень люблю органную музыку, которую часто слушал ещё в Германии. А в капелле я услышал именно музыку Баха. В своём произведении я попытался изобразить звучание органа. Могу при случае сыграть. Конечно, это не шедевр – но для восьмилетнего мальчишки то произведение было очень важным с точки зрения становления.

- Теперь творчески-романтический вопрос. Практически у каждого человека в детстве была любимая книга. Было ли в вашей жизни такое произведение, которое ассоциируется у вас с детскими годами?

- Одной любимой книги не было. Самое яркое книжное впечатление – лето 1970 года. Мне было 12 лет. Мы с родителями отдыхали в Лазаревском и снимали комнату у людей с большой библиотекой. За лето я прочитал столько, сколько, по-моему, за всю жизнь больше не читал. Это было полное собрание Марка Твена, включая его журнальные статьи. Это были Стругацкие, Беляев… Помню, что совершенно не принял фантастику Ефремова. С Достоевским и его «Братьями Карамазовыми» познакомился чуть позже. Этакнига и стала моим самым любимым литературным произведением. Перечитывал ее несколько раз. Чувствую, что пришла пора сделать это снова.

- Во многих источниках, где можно ознакомиться с некоторыми фактами вашей биографии, сказано, что вы были «вольным слушателем» театрального училища имени М. С. Щепкина, Школы-студии МХАТ, ВГИКа. Что значит эта формулировка?

- Я её придумал сам. Формально у меня нет бумажек об окончании этих заведений, но, анализируя то, сколько я оттуда вынес, могу сказать – это самое настоящее образование. Многие студенты часто прогуливали, а я посещал практически всё, кроме общественных дисциплин, мне их сполна хватало и в Мерзляковском училище, и в консерватории. Сколько освободилось бы времени для творчества, если бы не предметы вроде истории партии! Так вот, в «Щепку» я ходил 4 года. Это были лекции, репетиции, показы, актёрские разборы… Написал там музыку для трех спектаклей. Предыстория простая: когда знакомые ребята туда поступали, я забрел к ним в общагу и остался с ними на несколько дней, сопровождая их на вступительных экзаменах. Поступив, они представили меня своему мастеру – Виктору Ивановичу Коршунову, и он разрешил мне посещать занятия. Меня до сих пор зовут на встречи курса и называют «сыном полка». 

То же самое повторилось на курсе Василия Петровича Маркова в школе-студии МХАТ.. Здесь я провел два года, и мне уже доверяли не только писать музыку к учебным спектаклям, но и даже выходить в них на сцену: мой товарищ Саша Пономарёв, поставив «Золотого телёнка», доверил мне сыграть одну из ипостасей Остапа Бендера.В школе-студии я написал и музыку к дипломному спектаклю «Фантазия Фарятьева». При этом я продолжал учиться в консерватории.

Лет через десять, уже вступив в Союз композиторов, я подружился с Сашей Бурцевым, студентом режиссерского факультета ВГИКа. Он представил меня своему мастеру – Марлену МартыновичуХурциеву, и ближайшие три года я «прожил» во ВГИКе: несколько композиторских работ для курсовых и дипломных фильмов, роль Моцарта в «Маленьких трагедиях» в постановке Д. Месхиева и А. Бурцева. Потом я попробовал поступить во ВГИК официально к Марлену Мартыновичу,но он сказал: «Не трать время. Бумажка, сама по себе, работу не даст, а весь материал ты уже знаешь». Думаю, он был прав. Когда я выхожу на сцену или что-то ставлю, меня никто не спрашивает о моём дипломе. Моя работа сама по себе либо что-то доказывает, либо нет. Так что, обиходная фраза: «Без бумажки ты… никто» не всегда соответствует (нашей )действительности.

- Вы окончили Московскую консерваторию. Среди учителей в вашей биографии фигурирует несколько имён: Евгений Кириллович Голубев, Константин Константинович Баташов, Юрий Николаевич Холопов. Чему научились и что вы переняли у своих педагогов?

- Конечно, к списку наставников-учителей я бы добавил еще несколько имен. Во-первых, это Татьяна Николаевна Родионова. Я сильно болел после переезда из Ленинграда в Москву, меня никуда не хотели брать. Родителям говорили: «Не мучайте мальчика, он профнепригоден!». А эта замечательная женщина,послушав мою музыку, взяла меня в свой класс, в школе имени Дунаевского. Школу я закончил, как пианист, с отличием. Затем в Мерзляковке – училище при консерватории – я занимался по композиции у блестящего педагога К.К.Баташова. А поступив в консерваторию, подал заявление к нему же в класс, но Константин Константинович мудро перенаправил меня к своему учителю – Евгению Кирилловичу Голубеву, у которого когда-то учились Шнитке, Холминов, а сам он являлся продолжением линии Чайковского и Мясковского. Это был настоящий интеллигент и очень чуткий педагог. Что касается Ю. Н.Холопова, у него я учился анализу музыкальной формы и полифонии. Это база композиторской профессии. Не могу не вспомнить и Евгения Петровича Макарова, с которым я изучал оркестровые партитуры и основы аранжировки. Помню, как однажды он потряс меня тем, что в качестве образца хорошей аранжировки показал мне одну из записей ансамбля «ABBA». Потом я много работал в качестве аранжировщика и у нас, и в США. Горжусь, что учился у таких людей.

- Вы попробовали себя и в качестве режиссёра. Сняли несколько документальных фильмов, например: «Прощание с Песняром. Владимир Мулявин», «Короткое лето Жени Белоусова», «Роман Карцев. Шут гороховый». Режиссёрское ремесло сильно отличается от того, что делает музыкант, несмотря на то, что обе профессии творческие. Что показалось вам самым сложным в процессе создания именно кино?

- К этому списку добавил бы еще фильм «Будет музыка звучать! Мерзляковке - 120!» о моем родном училище при консерватории. Много снимал и телевизионных программ, был и 15-летний журналистско-режиссерский опыт на «Дневниках Славянского базара». Даже начинал работать над художественным фильмом «Тени Фаберже», но по многим причинам я был вынужден оставить этот дорогой для меня проект: по времени это совпало с распадом Союза, проблемами в киноиндустрии, и человеческий фактор тоже сыграл немалую роль.

В сравнении с работой композитора, где весь процесс целиком и полностью является индивидуальной историей, режиссура – это организация огромного производства. Особенно в кино, где задействованы и далёкие от искусства службы. Сегодня, к сожалению, главный человек - продюсер. Он в первую очередь думает о деньгах, а режиссёру просто доверено следить за соблюдением сценарного плана. Его часто «выключают» на стадии оттачивания, когда фильм из алмаза должен превратиться в бриллиант. Сегодня самый счастливый режиссёр тот, кто является одновременно и продюсером.

- Вновь возвращаясь к музыке, можно, наверное, утверждать - эстрадные певцы зачастую являются символами определённого времени, эпохи. О всех говорить долго – но, к примеру, Евгений Белоусов, советский поп-певец, был вашим другом. Символом чего, на ваш взгляд, был Женя?

- Для меня он, прежде всего, потрясающий друг, человек с огромным сердцем. Женя много читал, слушал самую разную музыку. Мы с ним бывали и в Большом зале консерватории, и в театре Моссовета. Женька умудрился вложить в незамысловатые мелодии и рифмы песен всю свою глубину, иронию, трогательную природу. И его песни до сих пор звучат. Он был настоящий мужик, хотя выглядел, как солнечный нежный мальчик. Он был человеком с большой буквы. А как образ - для многих он являлся символом воплощенной мечты, «Золушкой в штанах». Честно говоря, и сейчас, спустя 21 год после своего ухода,он меня не оставляет. Постоянно получаю знаки от него. Например, когда бывает на душе тяжело, включаю радио в машине, а там обязательно поёт Женя…

- Вы написали музыку к мультфильму «Пуговка». Сегодняшние зрители задаются вопросом, на что конкретно направлена в нём ирония, если она есть. Как понимаете «Пуговку» вы?

- Верите - никогда не задумывался об этом. В основе истории и моей музыки лежит прекрасная песня на стихи Е. Долматовского и мелодию братьев Покрасс. Я её слышал в самых разных исполнениях, в том числе Инны Чуриковой. Ее я и пригласил спеть в фильме. Помню, как позвонил Инне Михайловне и попросил напеть эту песню мне по телефону. Потом вся огромная композиторская работа проходила именно с этой телефонной записью. Когда всё было выстроено в соответствии с картинкой, Инна Чурикова пришла в студию для записи окончательного варианта. Что касается иронии,то она заложена в эту гениальную песню с самого начала. Она ведь про огромный пласт советского духовного существования: и хорошего, и плохого. Стукачество тогда поощрялось. Нас уверяли, как и сейчас многие пытаются это делать, что вокруг сплошные враги. Необходимо было внушить нашим советским детям, что главным их качеством должна быть бдительность. А дети-то, действительно, чистые, невинные души. За ними наше светлое будущее.

- Часто ли вы поёте, играете для себя, вне работы или хочется посвящать себя чему-то далёкому от искусства?

- Я же работаю не только как музыкант. Много места в моей жизни всегда занимал юмор. Наверное, когда посвящаю себя в работе ему, в остальное время для окружающих я злой и мрачный. Но есть и другие занятия, когда отхожу от них – я весёлый и общительный. (смеётся). Из крайности в крайность. Меня спасает то, что я занимаюсь разными вещами: музыка, театр, кино, телевидение. Внутри каждой из этих областей также владею разными профессиями. В день моего появления на свет папа купил кинокамеру, она всю жизнь со мной. Теперь это видеокамера. Многое в своих фильмах снимаю сам. С удовольствием участвую в антрепризных спектаклях. Но моя природа, прежде всего, – музыкантская. Я всё в жизни делаю как музыкант, помня о том, что законы искусства едины. Даже архитектуру называют застывшей музыкой. От работы я не устаю, переключаюсь с одного дела на другое. Правда, когда я на сцене – готов взяться за любой образ, а вот в жизни играть не умею. Научен, что врать нехорошо. Могу проговориться, когда надо подготовить кому-нибудь сюрприз к празднику. Могу эмоционально на что-то отреагировать, когда лучше было бы промолчать. Борюсь с этим и учусь выдержке у своих друзей. Однажды пришли с другом в магазин за ремешком для его часов. Продавец назвал какую-то запредельную сумму, и я был готов взбеситься, ругаться нецензурно и крушить всё, а у друга ни один мускул не дрогнул на лице. Он сказал: «Хорошо, подумаю». Я тогда позавидовал его самообладанию.

Вот от чего я устал, так это от сегодняшнего телевидения. Практически перестал его смотреть, если только это не связано с обязанностями члена Академии ТЭФИ. В нем сегодня всё больше коммерции, всё меньше морали и почти нет искусства. Эту мысль сформулировал не я, а мой друг кинорежиссёр Александр Ефремов, когда в конце 80-х я показал ему выпуск моей передачи «Утренняя почта», которую начальство долго не хотело выпускать в эфир. Саша сказал: «Ещё бы, её не выпускают, потому что она сделана по законам искусства!».

- Хочется рассмотреть вашу личность в контексте насыщенной истории нашей страны. Есть ли у вас детское или юношеское воспоминание, связанное с каким-то историческим событием в России?

- Таких событий довольно много, начиная с полёта Гагарина. Я его видел дважды в жизни. Один раз в детстве даже в толпе пролез у него между ног. Помню, как плакал, когда он погиб. Я вышел из Мариинки после балета «Золушка», меня встретила двоюродная бабушка и сказала о его гибели. Я зарыдал, мне тогда было 10. Я потерял человека, которого знал лично.

Но самое сильное моё впечатление в жизни – это события 20-22 августа 1991 года у Белого дома. Я никогда не видел такого количества светлых лиц. Все были озарены ощущением надежды и веры в то, что всё теперь будет по-другому. Жизнь показала, что мы пошли не совсем тем путём, которого ожидали тогда. Честно говоря, в своё время я очень верил в идеалы коммунизма. С гордостью говорил: «Мой папа – настоящий коммунист!». Это была чистая правда: если бы все коммунисты были такими, как мой папа, всё было бы иначе. Постепенно пришло осознание, что жизнь состоит не из наших идеалов, а из реальности. Но у меня никогда не было желания уехать, как говорится с концами, я слишком люблю и свою страну, и большинство людей, которых знаю. Несмотря на то, что сейчас мы явно совершаем спуск в какую-то неведомую бездну, я верю, что, по законам волны, мы когда-нибудь опять начнем «восхождение к вершине».

- Какой год из последнего десятилетия был самым плодотворным для вас?

- Я надеюсь, что сейчас живу в период, когда ещё могу сделать что-то важное. Но, скажем, период 2014-2016 годов был довольно непростой. Я работал над новой редакцией оперы Эдуарда Артемьева «Преступление и наказание». Нужно было забыть о своей музыке, «наступить на горло собственной песни». Эта работа требовала полного погружения. Два года я жил за компьютером и засыпал без сил. Очень горжусь, что Артемьев высоко оценил мой труд. Также я очень рад, что выполнил практически все задачи, которые передо мной поставил режиссёр Андрей Кончаловский. Знаю точно, что без этой адской работы не было бы спектакля, который сейчас с успехом идёт в театре мюзикла.

После этого Андрей Сергеевич пригласил меня написать музыкальный финал в его фильме «Рай». Звонит и спрашивает: «Можешь соединить еврейскую молитву и музыку Брамса?». Я говорю: «После того, как я ввёл в партитуру Артемьева таджикскую народную песню, мне ничего не страшно!». Горжусь, что среди многочисленных призов, завоеванных картиной, есть и награда за лучший саундтрек. А меня после фильма прияли в Европейскую киноакадемию.

- Вы неоднократно говорили, что в качестве страны для отдыха предпочитаете Таиланд. С чем связан такой выбор?

- Я действительно люблю эту страну. Впервые туда попал, когда снимал фильм «Тени Фаберже», а на сегодняшний день я побывал там уже 39 раз, следующий будет юбилейный. Эта страна уникальная, но удивительным образом похожа на Россию. Сказка «По щучьему веленью», кстати, вполне могла бы быть тайской народной. Они тоже любят полежать на печи и ждать, пока рыбка выполнит их желания. Мои друзья из Таиланда, приезжаяв Москву, тоже чувствуют себя, как дома, и гораздо комфортнее, чем, скажем, в Европе. Говорят: «Там в пять часов дня всё закрывается, а у нас и у вас круглые сутки кипит жизнь». Я люблю тайский народ, кухню, природу, которую, слава Богу, ещё не всю загадили. Многие места, правда, на глазах утрачивают былую нетронутость. Но всё равно, там я по-настоящему успокаиваюсь и перестаю суетиться. Чтобы лучше чувствовать эту страну, я даже учу тайский язык и уже могу на нем общаться. Может, я буддист глубоко в душе.

- У вас есть потребность во вдохновении? Из чего вы его черпаете?

- Конечно, есть. Но, как сказал Чайковский: «Вдохновение — это такая гостья, которая не любит посещать ленивых». Начнёшь работать - оно придёт. В целом, черпаю его из общения с людьми и путешествий. Спектр моих интересов позволяет довольно много ездить по стране. За всю жизнь половину её объездил точно. Последние 5 лет я езжу в Благовещенск на фестиваль «Амурская осень». Там собирается столько хороших людей!Наши маленькие концертные бригады выступают в сёлах и деревнях, в райцентрах, в местах, где никогда не было артистов. Люди сначала заряжают тебя своей энергией из зала, потом накрывают на стол всё со своих огородов. «Кто пирожки пёк?» - «Директор библиотеки!», «Кто огурчики засаливал?» -«Глава муниципалитета!».Со многими из этих людей я дружу до сих пор.

А скоро ко мне в гости должен приехать друг-американец, с которым мы в далеком 1988-м познакомились на Байкале. Он химик, изучал состав байкальской воды. Я тогда приезжал в Иркутск вести концерты Жени Белоусова. Время было голодное, прилавки были пусты. А мы с местным приятелем решили шикануть и накупили на рынке дорогущих фруктов. Разложили их на столе в ресторане, где в меню было почти пусто. За соседним столом я увидел 2 голодных глаза, не понимающих, откуда такое богатство. Пригласил американца за наш стол. С тех пор мы дружим. Ездил к нему несколько раз, а теперь сам готовлю программу для него: Москва, Питер, Золотое кольцо...

- В интервью на «Славянском базаре» вы говорите замечательную фразу, когда рассказываете о возможности прыгнуть с парашютом из вертолёта: «Когда я всё сделаю, что мне положено, тогда я прыгну обязательно». Как вы считаете, что вам ещё «положено» сделать в рамках своей творческой карьеры? Остались ли какие-то пока не реализованные мечты?

- Планов громадьё! На ближайший год я задумал концерт, которого в моей жизни ещё не было - авторский, как композитора, с оркестром кинематографии под руководством Сергея Скрипки и солистами друзьями. Должно прозвучать много разной музыки из фильмов и спектаклей. В юбилей ведь надо как-то отчитаться, да и самому хочется обозреть, что же я натворил за эти годы. Скорее всего, концерт пройдёт в Доме кино, на сцену которого я впервые вышел в 13 лет. Родное место, где я поставил много вечеров и концертных программ. Уже года полтора я привожу в порядок все свои партитуры. Сейчас пытаюсь решить финансовые проблемы с помощью сайта Планета.ру.

Что касается актерской работы, очень жду интересных предложений. Так получилось, что почти одновременно закрылось сразу несколько спектаклей, где я играл. Скучаю и по сцене, и по съемочной площадке. Мечтаю также, чтобы рос и развивался мой моноспектакль «Метель», который мы сделали еще в 2012 году с ансамблем солистов «Премьера» моего любимого Мерзляковского училища. В этом году сыграли его уже несколько раз в музее Пушкина, в Высоко-Петровском монастыре, возили его в Тверскую область.

- Какая ваша любимая роль?

- Георгий Нахапетович в сериале «Лола и Маркиз». Она получилась необычной и пластичной, хотя мой герой - наемный убийца. Мне в тот сезон довелось сыграть сразу нескольких убийц. Спрашивал режиссеров, почему эти роли предлагают мне? Неужели так похож? Сказали: «Нет, просто не хотим, чтобы зритель сразу догадался, кто злодей». А вообще, интересно находить в себе, где спряталисьподонок или сволочь! Роли помогают раскрыться самым разным сторонам твоего характера, которые не реализовались в жизни. Самая любимая на сцене – роль Энтони в спектакле «Последний луч радуги»(«Джуди»), плюс ко всему, в нём надо было много игратьна рояле. Было очень приятно узнать, что, готовясь к работе над спектаклем, режиссер Алексей Франдетти и исполнительница главной роли Нонна Гришаева, не сговариваясь, предложили на эту роль меня. Вроде бы, не подвёл.

- Вы однажды сказали, описывая свою любовь к Таиланду: «Я понял, что, видимо, в прошлой жизни я был ящеркой где-то там, на берегу Андаманского моря». Если пофантазировать на эту тему, только говорить о вашей жизни в целом, анализируя характер, привычки, ценности, кем бы вымогли быть в прошлой жизни?

- Я осознаю, что очень суетлив. Часто не могу сосредоточиться. Допустим, работаю над двумя партитурами. Зациклился сначала на одной, перешёл к другой, стал метаться. В итоге обе не могу закончить. Придумываю себе отвлекающие манёвры. Конечно, было бы лестно найти свой прототип где-нибудь в эпохе Просвещения, когда люди умели делать сразу несколько дел одновременно. Из более отдаленного – всегда интересовала античность, Спарта. Мир художников, философов, красивых женщин, героев, равных Богам. А вот помпезный Рим временами напоминал мне СССР, такой же гордый и жестокий. Хотя и там, и там было много хорошего. Думаю, я всё равно был бымузыкантом или актёром. На самом деле, я верю в реинкарнацию. Фильм «Тени Фаберже», который я когда-то снимал, как раз должен был быть про это. Главный герой – человек без имени, мистер Х, Мастер, Фаберже в новой жизни. И его главная задача - собрать воедино свои творения, которые в силу исторических обстоятельств оказались разбросанными по всему свету. Только охватив взглядом всё вокруг, можно понять, сделал ли ты в этой жизни хоть что-то достойное.

В любом случае, надо хорошо понимать, что любое дело, которым ты занимаешься – в том числе, музыка – это не только фанфары и аплодисменты. По времени они занимают максимум один процент из ста. А чтобы услышать это радостное, в общем-то, мгновение, необходимо много, ежедневно и в поте лица трудиться, отдавая этому остальные 99% своей жизни. Что я с самых ранних лет и делаю.