Александр Шестун: Выпускайте Кракена!
Окунувшись в «красный» беспредел тверского СИЗО, где пытки электрошокерами и избиения арестантов вертухаями – повседневная обыденность, я начал активно писать жалобы и призывать заключенных не бояться угроз оперативников. Меня стали посещать тверские правозащитники и прокуроры, что взбесило руководство тюрьмы. Палачи ФСИН пообещали посадить жалобщиков к «обиженным в шерстяную хату» (низшей касте заключенных в особую камеру). Для начала наказали меня водворением в карцер.
После прихода Уполномоченного по правам человека в Тверской области Надежды Егоровой и прокурора Павла Велима терпение руководства тюрьмы лопнуло, и они применили свое тайное оружие. Сразу же вызвали моего сокамерника Романа Кудрявцева, осужденного на 16 лет и уже 3 года просидевшего в тверской тюрьме. Под предлогом встречи с адвокатом его вывели в сборное отделение, где оперативники полтора часа издевались над ним, поставив в позу ласточки. Высоченный 28-летний богатырь брал у меня спортивный костюм, так как свою одежду он постирал. На штанах и куртке виднелись отпечатки ботинок вертухаев. Рома не говорил об избиении, но по его подавленному состоянию, дрожанию губ было видно, что как минимум несколько ударов он получил в качестве воспитательной меры. Под угрозами его заставили написать заявление об отсутствии фактов применения физической силы. Однако на этом демонстрация злодейского могущества не закончилась, и администрация СИЗО устроила новый фокус в своем стиле.
На следующий день, 25 марта, в нашу камеру завели нового заключенного весьма странного вида. Он был одет в черную затасканную зоновскую одежду, что нехарактерно для централа. Чем-то он был похож на Шарикова из фильма «Собачье сердце», когда тот только начал превращаться в человека, причем не только внешностью, но и мимикой и походкой. Короткую прическу красно-рыжих волос дополняли молочного цвета глаза с кровяными прожилками, как у оборотня из фильма ужасов. Необычный арестант сильно сутулился, а его руки, с черными от въевшейся грязи ногтями, болтались почти до пола. Когда вертухаи со злорадными лицами завели его в нашу камеру, а нас удалили якобы для обыска, то эта сцена была похожа на фрагмент фильма «Пираты Карибского моря» или «Битва титанов»: «Выпускайте Кракена!»
Новенький расположился на своих баулах в углу камеры, возле туалета. На мое предложение присесть за стол и рассказать о себе он откровенно заявил:
– Я с гребнем, ребята! Мне нельзя сидеть вместе с вами. Я обиженный.
Мы вытаращили глаза и застыли в немом изумлении. Просто поражало, какой жестокостью надо обладать, чтобы довести до такого состояния человека и использовать его унижение для подавления арестантов, ищущих справедливости. Скандальный аттракцион был похож на применение биологического оружия – подброс бациллы Covid-19. У меня этот человек с крупными нечищенными зубами и крючковатым носом вызывал острую жалость. Я отдал ему половину продуктов, а он, утащив их в свой угол, тут же принялся есть.
Во всех известных мне СИЗО подобную категорию заключенных, во избежание конфликтов, содержат в отдельных камерах, как и бывших сотрудников правоохранительных органов или педофилов. В 103-ФЗ «О содержании под стражей» несколько страниц посвящено раздельному содержанию арестантов: по степени тяжести обвинения, по количеству судимостей, по пристрастию к курению…
«Обиженный» рассказал историю своего падения из-за доказанного воровства сгущенного молока у сокамерников, за что они его «опустили», макнув головой в унитаз. Получив от меня продукты и видя уважительное отношение соседей, называющих меня «Александр Вячеславович», он обращался ко мне «дядя Саша», говоря о полном осознании устроенной провокации и нежелании в ней участвовать.
– Сколько тебе лет? – спросил я, ожидая, что он как минимум мой ровесник.
– Мне 32 года! – огорошил меня молодой житель Осташкова.
На дверях у нас висела табличка «Камера для некурящих». Новенький потребовал от надзирателей немедленно отселить его из-за вредной привычки, но получил угрожающий приказ немедленно бросить курить и написать заявление об этом.
– Я не буду писать! – храбро прокартавил он, однако и это не помогло.
Тогда уже мне пришлось писать заявление о голодовке, чтобы по закону меня отселили в одноместную камеру-карцер. Я не желал участвовать в этой грязной истории, понимая желание вертухаев таким образом обнулить уважение ко мне арестантов. Меня особо не пугало подобное очернение, но, понимая, как травят моих детей в школах и вузах после клеветнических репортажей по центральным телеканалам, я осознавал реальную угрозу получения дополнительных аргументов для хулиганов из молодежных группировок. Услышав зловещую фразу: «Шестун, с вещами на выход!», я впервые с облегчением вздохнул, несмотря на огромные неудобства перемещения и неприятную перспективу отказа от пищи.
В 5-метровой карцер после длительных переходов в другой корпус вошел, как в дом родной. В тверской тюрьме не разрешают никому помогать переносить вещи, матрас с одеялом и подушкой, поэтому добрался мокрый до нитки от пота. Сразу расставив иконы, я более часа читал псалмы и благодарил Господа, что избавил меня от участия в гнусном сценарии, написанном тюремными режиссерами. Более суток я ничего не ел и не пил, но чувствовал себя прекрасно, как в фильме-катастрофе после чудесного спасения. Мое потрясение от этого чудовищного шоу было настолько велико, что я написал к ряду 8 писем своим сторонникам и близким.
Ужасно, когда заключенные загоняют в низшую касту слабых духом и телом арестантов, но в разы ужаснее, когда государственные служащие поощряют и используют низменные инстинкты в своих целях.
Молодой доброжелательный офицер ФСИН на следующий день настойчиво предложил написать заявление с ходатайством о личном приеме у замначальника СИЗО Лисичкина, с целью разъяснить требования голодовки. Ожидая визита к руководству, я наслаждался оглушительной тишиной, позволявшей заполнять дневник, читать Достоевского и Библию, отвечать на письма. За последние 2 года я привык к двухместной камере. Теперь бесконечные разговоры соседей, радовавшие первые дни, стали раздражать, отвлекая меня от творческого процесса и философских рассуждений. Голодовка не страшила. Напрягал размер камеры, где невозможно был сделать даже 2 шага для моих маятниковых прогулок. Могильный холод карцера, да еще открытая форточка компенсировались наличием теплой одежды.
В «Матросской тишине» мы в любой мороз спали с открытыми окнами под четырьмя ватными одеялами, просыпаясь утром со свежей головой, а здесь соседи категорически возражали против ночного проветривания, имея в наличие лишь тонкие одеяла, больше похожие на второсортные пледы.
Сразу после прогулки, где я с трудом передвигал свои затекшие после карцера-пенала конечности, меня конвоировали на встречу с подполковником Лисичкиным. Видимо, в педагогических целях меня продержали стоя лицом к стене с руками за спиной более часа перед кабинетом босса оперов. У всех начальников московских СИЗО арестанты ожидают приема на удобных стульях, но суровые тверские властители темниц уважение к заключенным принимают за слабость.
– Думаете, меня унижаете? Ошибаетесь! Это вы демонстрируете низкое поведение!
Наконец, экс-стройбатовец подполковник Лисичкин запустил меня в кабинет, где великодушно предложил снять голодовку в обмен на отселение необычного узника. Заодно я выпросил холодильник в камеру для хранения продуктов из белка, необходимых при диабете, которые просто не продают в ларьке из-за отсутствия места хранения. Сергей Лисичкин оправдывал жестокий режим в тверском СИЗО, якобы это для устрашения заключенных, чтобы после отсидки они не совершали преступления.
На днях в Тверь этапировали для отбывания наказания трансгендера Назара Гулевича. Он с мужским паспортом, но физиологически – еще женщина, и его этапируют в мужскую колонию, хотя ему осталось сидеть всего 2 месяца – оставили бы в одиночной камере «Матроски». Жена его в истерике, бьет во все колокола, потому что Назар собирается покончить с собой.
Вот такие жестокие эксперименты над людьми практикует ФСИН в Твери.
