Эпоха первичного потребления

"Я хотел быть похожим на героя фильма "Красотка". Я хотел почувствовать себя крупным бизнесменом, сидеть в шикарном отеле и вершить большие дела".

Это Владислав Сурков рассказывает о времени, когда он занимался маркетингом у Ходорковского. Своим былым желанием быть похожим на Ричарда Гира Сурков поделился где-то в конце девяностых с корреспондентом The Washington Post Дэвидом Хоффманом. Хоффман работал в Москве с 1995 по 2001 год, а вернувшись в Америку, создал труд под названием "Олигархи", перевод которого должен скоро выйти в московском издательстве "Колибри". В книге больше шестисот страниц, двадцать одна из которых – список персонажей, у которых автор брал интервью. Среди них – главные герои его книги: Александр Смоленский, Анатолий Чубайс, Юрий Лужков, Борис Березовский, Владимир Гусинский и Михаил Ходорковский.

Книга, которая в основном посвящена реконструкции – по олигархическим ролям – таких судьбоносных событий, как, например, кризис 98 года и битва за "Связьинвест". При этом Хоффман не пренебрегает описанием "специфики потребления в освободившейся России". И именно эта – неглавная – часть повествования представляется весьма забавной. Специфика самого этого описания говорит об авторе книги ничуть не меньше того, что он хочет сказать о своих героях.

Так вот, судя по книге Хоффмана, образ еще не поседевшего Ричард Гира из фильма Гэри Маршалла 1990 года оказался решающим в формировании потребительских представлений начинающих российских бизнесменов. Например, Гир демонстрирует в этом фильме целую коллекцию костюмов от Армани. Начинающий банкир Александр Смоленский чемоданами завозит их из-за рубежа.

"Все вице-президенты банка Смоленского носили костюмы от Армани. Позже Смоленский сказал мне, что он делал это намеренно. Молодые вице-президенты не покупали костюмы сами. Из поездок в Европу Смоленский всегда привозил в Москву в своем чемодане два костюма, две рубашки, два галстука и отдавал их своим молодым вице-президентам, чтобы они выглядели как преуспевающие западные банкиры".

А вот Ричард Гир поражает воображение Джулии Робертс, свозив ее на частном самолете в Сан-Франциско послушать бельканто. Надо сказать, что в каком-то смысле жена московского мэра Елена Батурина его переплюнула.

"Однажды, в день рождения Лужкова, его жена, думая о том, что ему подарить, заметила экскаватор, стоявший на обочине дороги. Наполнив ковш экскаватора розами, она доставила их Лужкову".

Такие эскапады не то чтобы особенно возмущают демократически настроенного американца. Рассказ о подарке Елены Батуриной он завершает уважительным "идеальный подарок для строителя".

Не всегда демонстрирующие хороший вкус способы новых русских показывать свое богатство со всей очевидностью вызывают у Хоффмана куда меньше возмущения, чем их уходящая в недавнюю бедность неискушенность. Хоффман с удовольствием отмечает, что "свои первые джинсы Смоленский носил целый год", что "Запорожец", на котором ездил Анатолий Чубайс в восьмидесятых, был "грязным и ужасным", что, когда Борис Хаит, заместитель Гусинского, увидел отчет о том, какие фрукты наиболее популярны среди живущих в Москве иностранцев, он был очень удивлен.

"Наибольшим спросом пользовалось нечто под названием "киви". Хаит ранее занимал должность заместителя директора Института медицинской техники и считал себя достаточно хорошо образованным человеком, но никогда не слышал о киви".

Рапортуя о поездке в начале девяностых в Америку своих любимых персонажей, Лужкова и Гусинского, Хоффман, при всем сочувствии к этим энергичным мужчинам, не может скрыть торжества "цивилизованного" человека.

"Гусинский и Лужков были странной парой. В Нью-Йорке им показали кондитерский магазин, изобилующий товарами. Тогда они настояли, чтобы водитель отвез их в дюжину других магазинов, чтобы убедиться, что первый не был специально подготовлен к их приходу.

В другой раз по дороге на очередную встречу их завезли пообедать в кафе "Кентукки фрайд чикен". Когда заказ по желобу скатился прямо в окно автомобиля, оба русских были поражены. Они никогда не видели ничего подобного".

На знаменитые слова Бориса Березовского: "Богатые – не те, кому богатство неожиданно свалилось на голову. Богатые прежде всего способнее, талантливее и трудолюбивее, чем другие" – Хоффман американской справедливости ради возражает, что многим богатым русским девяностых "богатство как раз свалилось на голову" и что они "были самыми безжалостными и жестокими представителями своего поколения". Но не может удержаться от восторженной скороговорки, описывая интерьеры клуба "ЛогоВАЗа".

"Настоящий старосветский салон, сверкавший позолотой и богато украшенный. Больше всего мне запомнилась просторная приемная, в которой я ждал назначенных мне встреч с Березовским: стены приглушенного желтого цвета, свод потолка, украшенный изображением алой розы, звон хрусталя в баре, батареи бутылок красного вина, светлые деревянные стулья у маленьких круглых столиков, вроде тех, что можно встретить в парижских кафе, подсвеченный аквариум у одной из стен. Огромный телевизионный экран на одной из стен позволял быть в курсе последних новостей".

И тут же хозяин этого клуба, подтянутый и посвежевший от занятий спортом. Разрумянившийся от катания на снегоходе. Хоффман рассказывает, как, упав со снегохода зимой 98-го и повредив спину, Березовский нашел в себе силы провести встречу с группой журналистов за завтраком в гостинице "Метрополь", чтобы поделиться обеспокоенностью по поводу здоровья президента. "Хотя его спина все еще болела после падения со снегохода, он стоял, как всегда, в безукоризненном костюме, и мы прислушивались к его негромкой скороговорке за угощением, состоявшим из круассанов и апельсинового сока".

Одобрение американского корреспондента заслужили не только ставшие со временем "безукоризненными" костюмы Березовского, но и весь его оджентльменившийся облик: "В выглаженной белой рубашке и элегантном шелковом галстуке красно-коричневого цвета, с бокалом красного вина".

Да и мэр Москвы, к 1995 году понявший, что на свете бывают вещи поизумительнее KFC, заслуживает, возможно, чтобы его пожурили за неумеренное употребление наличных денег. Но его изменившиеся вкусы, по мнению Хоффмана, вполне респектабельны:

"В 1995 году Лужков и восемьдесят его близких соратников посетили модный ресторан "Максим" через несколько недель после его открытия. Вышколенные официанты, светильники "Тиффани", картины в стиле бель-эпок, тихая музыка, прекрасные вина, изысканные блюда и счет более чем на 20 тысяч долларов. Вечеринка мэра оплачивалась наличными. В долларах, разумеется".

Даже демонстративная расточительность нетипичная для Михаила Ходорковского – по мнению Хоффмана, самого жесткого и лицемерного из олигархов, но, по его же свидетельству, самого из них скромного,– вызывает у иностранного свидетеля только оптимизм.

"1998 год Михаил Ходорковский встретил на гребне удачи. Известный своими скромными вкусами, Ходорковский отдавал предпочтение теннискам и спортивным курткам, а не костюмам и галстукам, но Новый год он встретил в элегантном французском ресторане "Ностальжи". В канун Нового года биржевой маклер Эрик Краус заметил в "Ностальжи" Ходорковского и еще дюжину человек. На столе Ходорковского стояла бутылка очень дорогого бордо "Шато О`Брион". Заинтересовавшись, Краус попросил у официанта карту вин. Бутылка "Шато О`Брион" стоила 4000 долларов. "1997 год заканчивался для России неплохо,– вспоминал Краус.– Страна возрождалась. Все мы чувствовали, что принимаем участие в великом социальном эксперименте"".

Хоффман солидаризируется со своим свидетелем: бутылка вина за 4 тысячи долларов на столе у олигарха – символ возрождающейся страны. Его высокомерный взгляд существа из высшей цивилизации, встретив родную зелень, становится теплым и сочувственным.

Инстинктивное почтение к деньгам, снижая образ "непредвзятого" автора, самой книге идут на пользу. Его чувства, как ни смешно, оказываются конгениальными эпохе. Эпохе, когда деньги, вдруг выросшие из разницы валютных курсов, ваучеров, безналички, двести восемьдесят шестых компьютеров, таможенных льгот и первых баррелей, оказались вдруг обеспеченными костюмами Армани, часами Ролекс, дорогим бордо, шестисотыми, всяческими версаче и, главное, азартом. Эпохе, когда они, эти деньги, представлялись вещью не только нужной, но и интересной.