Александр Шестун: «Столыпинский вагон» Ногинск-Ярославль
Описываемые события происходили 2-3 октября 2021 года. После этого Александр Шестун попал на 2 недели в ШИЗО СИЗО-1 Тверь, где объявил голодовку, и уже вновь возвращен в СИЗО-11 Ногинск для следственных действий.
***
Прошло 2 месяца спокойной жизни в СИЗО-11 города Ногинска. Фразу «с вещами на выход» я воспринял без истерики. Этап – стихийное бедствие для любого арестанта. Только транзитники всех тюрем радуются возможности покинуть переполненные камеры карантина. За 3,5 года я привык к отсутствию каких-либо прав, прописанных в законах, но к этапникам из других тюрем отношение хуже, чем к собакам.
Мне так и не удалось сделать операцию по удалению грыжи, сформировавшейся после применения силы ко мне в больнице Торжка подполковником Александром Бордачевым и двумя вертухаями. При потере 25 кг веса организм поедает мышцы, и любое напряжение приводит к аномалиям. Пожилая врач-хирург поликлиники ЦРБ, брезгливо пощупав мой живот, изрекла:
- Грыжа есть, защемления нет, а значит нет срочной необходимости в операции.
Представляю, как бы она старалась убедить в обратном пациентов платной поликлиники. Довольно много случаев защемления заканчиваются смертельным исходом, но поликлиника получает деньги по договору от СИЗО, чтобы минимизировать оказание медицинской помощи. Эта «милая» старушенция не разрешила по моей просьбе расстегнуть двойные наручники, несмотря на 5 вооруженных конвоиров. Исчезла последняя возможность сделать операцию на грыже лапароскопическим путем, а ложиться под нож хирурга Барабанщикова в Торжке я не буду, какая бы смертельная угроза ни существовала. Не перечесть количество погибших людей от этого двухметрового горе-врача.
Предельный срок для расследования нового уголовного дела (по оскорблению судьи Подольского суда) в СИЗО осужденному – 2 месяца. Поэтому возврат в Бежецк шел на дни.
Итак, я забрался в КАМАЗ, заполненный до отказа арестантами. Как всегда, ФСИН разделяет по отсекам: обычные заключенные, бывшие силовики (БС), «обиженные» («петухи»), «красные» (хозотряд), женщины. В моем отсеке 20-летние парни из Подмосковья ехали на комфортную зону в Медынь Калужской области, по ст.228 УК РФ. В клетке, примыкающей к нашей, сидела 19-летняя Вика Шведова с ангельским лицом и детским голоском, которая следовала в костромскую колонию на 5 лет за употребление наркотиков. Не вызывает сомнений, что на юную прелестницу будут охотиться «коблы» (активные лесбиянки).
Вика пролепетала мне свою историю. Мы даже обнаружили общих знакомых. Весь период следствия моя соседка жила в московской квартире под домашним арестом. Не изменили ей меру пресечения в суде, даже когда она срезала электронный браслет и пустилась в недельное путешествие по Москве, несмотря на объявление в федеральный розыск. Нагулявшись, Вика Шведова пришла с повинной в полицию.
Со мной в отсеке 21-летний Илья также пришел с домашнего ареста в суд с сумкой.
Сейчас идет рекламный ролик фильма «Иван Денисович»: «Вы поступаете в распоряжение конвоя! Шаг в сторону приравнивается к побегу, стреляем на поражение без предупреждения!» Слово-в-слово это слышишь бесконечно на этапе.
Автозак прибыл на Ярославский вокзал. На задних путях нас перегрузили в «Столыпинский вагон», внешне похожий на все остальные, поезда Москва – Архангельск. Часа через четыре мы заехали на перрон, предварительно наглухо закрыв окна и жалюзи. Пассажиры спрашивали:
- Какой это номер вагона?
- Да это почтовый, - лукавили проводники.
- Почему так охраняют?
- Да там груз ценный.
Впереди огромный длинный поезд, с вагонами разной степени комфорта, там есть вагон-ресторан, и множество людей, и мы все в этом поезде в моменте мчим. Лишь на мгновения пересеклись судьбами, а дальше, у каждого своя остановка и свой маршрут. Кто-то едет домой на родину, кто-то в командировку, в гости, на отдых… Это незаметное прикосновение к жизням вольных людей, которые в своей суете и даже не подразумевают, что в поезде есть люди, которые едут по лютому несогласию в неизвестность, к каторжным работам, и, возможно, навсегда… Я видел много раз эти вагоны на воле, они ничем не отличаются от обычных, только разных годов выпуска, покрашены в разный цвет, и в зависимости от этого по-разному закрываются окна на остановках, где-то глухие реснички вверху даже есть, а где-то решетки и ставни…
Купе отгорожены решеткой от переделанного плацкартного вагона. Три яруса деревянных полок без обивки дерматином, как обычных поездах. Матрасов и постельного белья не выдают. Водят в туалет только 2 раза в сутки. С такой же периодичностью дают кипяток.
В неспешных беседах выяснил от сокамерников-молдован в СИЗО-11 Ногинска, сбежавших из ИВС Истры, что они и были истинными организаторами. Киллер колбасного короля Александр Мавриди как раз-таки оказался статистом. Группа молдован имела малюсенькие сроки, но смогла организовать столь дерзкий побег. Планировали свою операцию на другой день, но спонтанно осуществили задуманное из-за судебного решения и сильного опьянения начальника ИВС.
Помимо подмосковных ребят-первоходов, в купе находился цыган-второход по имени Виктор. Он ехал из калининградского СИЗО на дозагрузку в Вологду. Он не скрывал свою профессиональную разбойничью деятельность, за что получает вторую судимость. Мне неинтересны детали бандитских налетов, а вот рассказы о жесточайших порядках в калининградской тюрьме удивляют. Обычно на западе и юге России режим в учреждениях ФСИН помягче, но всегда бывают исключения. С болью в сердце Витя рассказал о скоропостижной смерти жены от рака. Его любимая была хорошим мастером-дизайнером по пошиву женских шуб.
В основном, молодые ребята спали или обсуждали, как «кроют» те или иные наркотики. Клянусь своей треуголкой, что до ареста я ни разу не слышал слова: амфетамин, мефедрон, метадон. У всех попутчиков это всегда вызывает неподдельное удивление. С их слов более половины молодежи в нашей стране регулярно употребляет наркотики. Насмотрелся в неволе на нюхающих китайскую «соль». У них за несколько месяцев отсыхают мозги. Мой сосед Илья до сих пор отойти не может, хотя в тюрьме уже несколько месяцев. Читать он умеет только по слогам.
Для меня самое страшное в «столыпинском вагоне» – густой дым от пыхтящих сигаретами соседей. Особенно неприятно на перроне, когда окна в поезде закрыты, чтобы гражданские не видели зеков в «почтовых» вагонах. Курят абсолютно все.
Просто поражаюсь глупейшей логистике ФСИН. Ярославль от Калуги находится в диаметрально противоположном направлении. От Ногинска до Медыни можно доехать за 3 часа на автозаке. Столько же времени наш КАМАЗ потратил до Ярославского вокзала, с учетом ожидания разгрузки. Понятно, что никаких 300 млрд рублей из бюджета РФ не хватит на такие безумные маршруты. Например, молодые ребята из города Ступино, ехавшие в купе, были сначала в СИЗО Уфы, а затем Калуги. Подобный путь для отбытия наказания в тверских колониях, мягко говоря, не совсем оптимальный.
На перроне Ярославского вокзала минут 40 не закрывали окна. Нестерпимо вкусно пахло жареными шашлыками и свежей выпечкой. Неоновая вывеска «Ярославский вокзал» казалась миражом. Спешащие по перрону пассажиры шли с чемоданами, покрикивая на детишек. Стояло настоящее «бабье лето». Гнусавый голос диспетчера не переставая объявлял отправляющиеся поезда. Солнышко золотило кудри проплывающих женщин, звонко цокающих каблуками.
Простояв около 7 часов, наш экспресс «Москва – Архангельск» двинулся в путь. Все вздохнули с облегчением, ожидая команды для посещения туалета. Вагон покачивало на стыках рельс, напоминая мне детство и юность, когда я частенько передвигался на поездах. Мне даже удалось полчасика подремать на жесткой деревянной скамье.
В час ночи наш «Столыпинский вагон» начали разгружать в Ярославле. Времени в пути мы потратили в 2 раза меньше, чем ожидали в отстойнике. Цыган Виктор остался, а мы всем купе переместились в спецавтомобиль КАМАЗ. В нашем отсеке находилось около 15 человек, и самым интересным попутчиком был Ян Фильцин, завхоз отряда в ИК-3 Калужской области для второходов. Он отсидел уже более 20 лет, но не кичится этим, а наоборот спокойно и мудро излагает перипетии жизни в неволе десятилетиями. Я заметил, что блатная шушера с колоний общего режима пыжится продемонстрировать свои «понятия», изощренно пользуясь лагерным сленгом. Серьезные сидельцы даже мат употребляют редко. Все они обладают широким кругозором, качественной риторикой, артистизмом. Такое впечатление, что разговариваешь с академиком или деятелем искусства. С первых минут беседы генералы братвы очаровывают тебя, хорошо чувствуя собеседника. Не случайно они стали лидерами преступного мира. Сейчас все разумные «авторитеты» уехали за границу или отказались от своих статусов, чтобы не угодить за решетку по ст.210 УК РФ.
Ян Фильцин говорил мне, что в его отряде находится Андрей Кочуйков по кличке «Итальянец» - подельник самого именитого вора в законе Шакро. Я разминулся с ними в «Лефортово», но послушал много увлекательных историй об их жизни от сокамерников и соседей в автозаках. Начальник охраны Шакро – боксер Бек, по национальности туркмен, сидел в соседней камере 66 вместе с известным киллером Джако. Несколько раз мне удалось пообщаться с Беком накоротке.
Кроме того, в ИК-3 первым заместителем начальника колонии стал бывший руководитель СИЗО-1 Сергей Виноградов. Яркого впечатления на заключенных он не произвел, разве неизменно надетой десантной тельняшкой. Я подробно описывал этого недалекого тюремщика, который применил ко мне все возможные меры репрессий.
Заехав на территорию ярославского СИЗО, с помощью «солевого» Ильи я разгрузил свой тюремный багаж возле отделения. Стояла огромная очередь на обыск и размещение в камеры, а автозаки все прибывали и прибывали. Было необычно находиться за дверью, на открытой территории без фсиновцев, а тем более ночью. Меня послали в автозак за забытой сумкой. Я долго бродил по загаженным дворикам тюрьмы 18 века. Государство тратило на меня фантастические суммы – на круглосуточную охрану двумя спецназовцами в «Матросской тишине» более двух лет, прилепило мне в Бежецке красную полосу склонного к побегу, что также отвлекает множество сотрудников ИК-6, а теперь словно провоцирует меня на побег. Думаю, что если бы я действительно выбрался на свободу, то мое отсутствие заметили бы только на следующий день. Но я пытался пройти в камеру вне очереди, заявляя:
- Я особо опасный Шестун!
На что ленивый конвойный, отпихнув меня от двери, сказал:
- Тут все особо опасные.
После того, как я просидел 4 часа в полтораметровой комнатенке, мне вызвали скорую помощь, что я видел только в человечном СИЗО-11 Ногинска.
В 20-метровые комнаты «сборки» набивали по 100 арестантов, но меня, видимо, пощадили. Когда я вышел к врачам кареты «скорой», то слышал крики возмущения к сотрудникам, стоны больных и ругань измученных зеков между собой. Наконец, на рассвете меня повели к новому зданию, в корпус, один-в-один похожий на Тверской СИЗО. Кстати, в этих обеих тюрьмах из окна видна Волга и слышны гудки теплоходов. Старые здания и соседний храм сложены из темно-красного кирпича – это самый центр Ярославля. Войдя в страшную камеру с облезлыми темно-зелеными стенами, тусклым светом и «убитыми» нарами, подвязанными веревками, я увидел приятные интеллигентные лица. «Свои», - с радостью выдохнул я и от изнеможения сел прямо на пол возле двери…
