Заметки узника «Матросской тишины» и «Лефортово»
Александр Шестун делится впечатлениями о больнице им.Ерамишанцева и повествует о событиях августа
13 августа мне разрешили свидание со старшими детьми, правда, из-за тяжести состояния здоровья дали всего лишь 30-минутную, но я не стал спорить о том, что минимальное время – час на подобную процедуру. У меня действительно было мало сил, да ещё, вспоминая рыдания Юли, я подумал, что, может, это и к лучшему.
Хозотрядовцы Данила и Виталий довезли меня до комнаты свиданий на инвалидной коляске. Сам бы я не меньше часа передвигался, а уж назад точно бы сил не хватило дойти.
Маша довольно эмоционально рассказала про их активное участие в митинге «За честные выборы» на проспекте Сахарова 10 августа. Погода и сама организация были не на высшем уровне, её впечатлила только речь Леонида Парфёнова. Обменялись с ней последними новостями, хотя она всё время отвлекалась на всхлипывания, сопровождаемые просьбами начать есть, чтобы дождаться перемен, которые вот-вот уже начнутся, а я не доживу до этого.
Саша рассказал, как раздавал мои книги возле СИЗО «Бутырка» и «Водник», очень тепло его приняли в «ОВД-инфо» и на телеканале «Дождь». Он закончил бакалавриат и получил приглашение из университета Мангейма в Германии для обучения в магистратуре, правда, денег на проживания там всё равно нет. Успешно прошёл вступительные экзамены в Высшую школу менеджмента Санкт-Петербургского государственного университета на бюджет. В конкурсе участвовало 200 человек, а бюджетных мест было 60, так вот, Саша занял «несчастливое» 13-е место, и теперь имеет право на бесплатное обучение с предоставлением общежития.
С учётом того, что Ваня поступил в Военно-морскую академию имени Адмирала Флота Советского Союза Н.Г.Кузнецова в Северной столице, а я служил там в армии, то можем теперь зваться кланом «питерских».
Под конец разговора я разделся по пояс, чтобы старшие дети могли описать моё физическое состояние для независимых медиков. У Саши и Маши тут же слёзы покатились градом.
14 августа, с утра, пришёл очередной консилиум врачей из 68-й больницы им.Демихова. Возглавлял комиссию заведующий отделением нейрореанимации Дмитрий Меркулов, одетый в стильный голубой клубный пиджак и яркую рубашку в цветочек, с ароматом хорошей туалетной воды. Помогали ему в оформлении документов начальник отдела эндокринологии Мартынова Н.Н. и психиатр МСЧ-77 Осипова Л.А. Рядом толпились еще 5-6 докторов разных специализаций. В очередной раз меня предупредили о угрозе сбоя работы сердечно-сосудистой системы и записали в решение комиссии заключение о выходе в суд с требованием принудительного лечения и кормления с целью избежать летального исхода из-за катастрофической потери веса с 95 до 61 кг в связи с длительной голодовкой, камня в почке, слажда в желчном пузыре и плохих анализов. Настаивают на переводе в реанимацию.
Я спросил врача-диетолога Минислама Ишкарина, сколько я ещё продержусь без капельниц. Он дал не более недели. Впрочем, долго разговаривать мне с ними не дали, потому что начальство СИЗО уже подготовило визит Уполномоченной по правам человека в Москве Татьяны Потяевой ко мне. В этот раз она зашла в нашу розовую камеру в строгом чёрном костюме с белой крупной бижутерией и блузке пастельных тонов, немного оттеняющей необычный для неё мрачный наряд.
Традиционно правозащитница заявила о вреде моей борьбы для перспектив уголовного дела, мол, этим я только злю силовиков и делаю себе только хуже. Пообещала на следующий день обсудить на совещании с председателем СПЧ Михаилом Федотовым мою ситуацию.
Мне так и хотелось привести в пример мудрое еврейское высказывание главного раввина России Берла Лазара, когда он комментировал антисемитские выходки «народного контроля» в Краснодаре и проблемы строительства новой синагоги в Перми:
– Мы выполняем задачу распространения Торы в мире. Чтобы достойно выполнить полученную от Бога задачу, мы обязаны дойти до каждого еврея и передать ему достояние, переданное нашим предкам на горе Синай. А антисемиты, знаете, эта публика всегда найдёт, к чему прицепиться. Как говорится, самый глупый заяц – это тот, который думает, что если хорошо себя вести, то волки не будут пытаться его съесть.
Рассказал Татьяне Потяевой, что готовлю жалобу в Конституционный суд о недопуске меня к избирательной кампании на пост главы Серпуховского района. Меня арестовали после угроз генерала ФСБ Ивана Ткачёва, начальника УВП АП Андрея Ярина в день назначения выборов, не допускали нотариуса в СИЗО-5 «Водник», а затем в СИЗО-2 «Лефортово» для оформления доверенности, без которой регистрация кандидатом невозможна. Наш разговор плавно перетёк к отказам в регистрации Мосгоризбиркомом всех оппозиционных кандидатов в Мосгордуму. Лидеров протеста «За честные выборы» Навального, Гудкова, Яшина подвергли административному аресту в ИВС, изолировав их от митингов.
Кстати, я неоднократно писал о том, что если не остановить череду фейковых уголовных дел и последующих арестов с целью устранения нежелательного для власти кандидата на выборах, то это примет массовый характер. Стоило только заявить о своих губернаторских амбициях Евгению Урлашову, как его тут же упрятали в тюрьму по заказному делу. Меня посадили по ещё более нелепому обвинению, которое через год сами следователи СКР признали незаконным. Чему же теперь удивляться?! Логика Кремля: раз проглотили, два проглотили, так давайте уже не по одиночке сажать, а десятками.
Арестовано 13 активистов массовых протестов за якобы массовые беспорядки, которых не было. Даже Егора Жукова из ВШЭ не спасло более 600 подписантов в его защиту, включая профессоров вуза и медийных личностей. Я уже не говорю о том, силовики ошибочно приняли другого человека на видео за Егора.
Мой крёстный сын, он же по совместительству племянник, на «отлично» учится в «вышке», и я не понаслышке знаю о накале страстей из-за этой несправедливости в его альма-матер.
Татьяна Потяева тут же бодро возразила:
– Вы не сравнивайте себя с Егором. Его-то точно скоро выпустят, вон за него сколько народа!
– А я полагаю, не спасёт его это. Каток поехал! – с сожалением возразил ей я.
Про себя же я подумал, что в тюрьмах России сотни тысяч заключённых сидят незаслуженно, и всем наплевать, а тут 13 человек всего лишь арестовали, и все газеты заполнены их портретами. Наконец-то, люди начинают открывать глаза на ручные суды и хозяев жизни из ФСБ, СКР и прокуратуры. По мне так, например, аресты бизнесменов Майкла Калви и Филиппа Дельпаля нанесли вред экономике России гораздо больший, чем отправка в тюрьму случайных парней за протесты. Не только оттого, что сидели иностранные инвесторы в «Кремлёвском централе» со мной на одном этаже. Кстати, вслед за американским бизнесменом наш «самый гуманный суд в мире», аккурат перед визитом Владимира Путина к Эммануэлю Макрону на лазурный берег, «вдруг» освободил француза Дельпаля.
– Вот, непосредственно перед визитом такое решение суда было принято, – сказал помощник Президента РФ Юрий Ушаков.
Стоит упомянуть, что заказчика уголовного дела против компании Майкла Калви Baring Vostok – Банк «Восточный» – оригинально продаёт пакет акций из этого уголовного дела. Предложенные американцем 2,5 миллиарда рублей его не устраивают, и теперь он требует 3,7 миллиарда. СКР же обвиняет Майкла Калви и Филиппа Дельпаля, что они акции стоимостью 600 000 рублей хотели оценить в 2,5 миллиарда. Американский инвестор на суде предлагал установить истину путём продажи на аукционе спорного пакета. Как показала оценка Майкла Калви, он оказался на 100% прав, и сидели они ни за что.
Дорогой читатель! Только не подумайте, что мне не жалко молодых ребят, брошенных за решётку по нелепым обвинениям в массовых беспорядках. У меня сердце кровью обливается, когда я представляю, каково им и особенно их родителям, но нельзя при этом не отметить: из-за репрессий обществу становится очевидным, что эту раковую опухоль карательно-правоохранительного спрута уже терапевтическим путём не вылечить, только хирургическим с полной реформой всего государственного устройства.
В завершении беседы Татьяна Потяева обещала позвонить моей жене Юле по выходу из СИЗО. Я с благодарностью пожал её холёную, мягкую руку с красивым маникюром.
На следующий день после визита правозащитницы на кукурузное поле приземлился Airbus A321 «Уральских авиалиний» после столкновения лайнера с чайками из-за нелегальной мусорной свалки в непосредственной близости от аэродрома «Жуковский». Чайки, конечно, виноваты, но не те. Когда люди государевы имеют промыслы, то хорошего не жди. Если сын генпрокурора Игорь Чайка является крупнейшим оператором мусора в России, а племянник директора ФСБ Бортникова покупает полигон ТКО под Волоколамском, отравляющий жизнь горожан, то понятно, что за данную трагедию никто не ответит. Власть настолько изобретательна, что даже из-за этого инцидента, едва не превратившегося в трагедию, создала геройскую историю подвига пилота Дамира Юсупова и его экипажа. Мало того, им устраивают гастрольный тур на стадионах и других сценических площадках. Не стесняются использовать их 24 августа в праздновании Дня Российского флага с реальной целью забрать у оппозиции единственную площадку для митинга «За честные выборы», дополнительно высадив звёздных десант из Тимати, Валерии и Григория Лепса.
***
Проснувшись утром 18 августа от яркого восхода солнца, я почувствовал прилив сил из-за тёплых лучей, подсветивших розовую камеру. Все последние дни непрерывно шёл дождь, и было очень холодно. Не припомню за всю свою жизнь такого холодного и дождливого лета, как в 2019 году.
Галина Тимчук ушла в отпуск, оставив вместо себя руководить МСЧ-77 Александра Кравченко, который прямо с утра посетил меня с новым заместителем начальника СИЗО «Матросская тишина» по тылу Олегом Говоровым. Это полноватый, приземистый полковник, постриженный налысо, в возрасте 43 лет, перешедший на работу в нашу тюрьму из СИЗО-7 «Капотня». До этого Олег Говоров служил начальником колонии в Брянской области, попутно избравшись в Совет депутатов Брасовского района. По образованию, полученному в Кузбассе, он медик, родом из Кемерово. Пришли с хорошей новостью, что сегодня должны дать горячую воду. Практически всё лето мы просидели без неё, трубы к больнице непрерывно латают, а они рвутся в других местах.
Александр Кравченко начал настаивать на реанимации, приводя всё новые и новые аргументы. Моё настроение было приподнято ещё и из-за того, что ко мне должен был прийти мой добрый священник на исповедь и причастие, и я подписал согласие на перемещение из розовой камеры, где я провёл с 5 марта чуть не полгода и уже привык к этому «тюремному люксу», в палату интенсивной терапии.
Традиционно при встрече с иеромонахом Мелхиседеком мы трижды обнялись и долго обсуждали моё голодание и попутные новости. С удовольствием прочитал с ним вместе молитвы, исповедовался и причастился. Долго ещё не хотел отпускать отца Мелхиседека, ставшего мне уже почти что родственником.
Перевели меня в реанимацию только к вечеру. Как оказалось, до этого там лежала женщина, больная ВИЧ, со сложной пневмонией, поэтому целый день эту палату отмывали и обрабатывали кварцевыми лампами и дезинфекционными средствами.
Такую комфортную палату даже камерой тяжело назвать: новая белая плитка на стенах, свежеокрашенный потолок высотой 3,5 метра с яркими, современными светильниками, два широких окна с видом на город, шикарнейшие широкие кровати на колёсиках, как в гражданских больницах, а не приваренные к полу, да ещё и с регулировкой всего и вся. В палате был свой туалет с душевой кабиной, не меньшей, чем в 727 камере.
Хозотрядовец Дима сказал при переезде, что ПИТ – счастливое место, оттуда многие на свободу выходят. Зная, как выходят на свободу по актировке, я грустно ухмыльнулся. Обычно больше месяца не протягивают на воле. В реанимации ко мне был закрыт доступ следователей с «ознакомкой», которая должна проходить в ежедневном режиме. Я и правда значительно ослаб и 99% времени проводил лёжа в кровати, оставляя все остальные силы для написания книги и заполнения ежедневника.
В июне я завёл себе новый дневник размером со стандартный лист, а не как ранее, вполовину меньший, и стал более подробно, мелким почерком писать ежедневно обо всём, что происходит вокруг меня, что очень помогает мне в написании жалоб и второй части «Непокорного арестанта».
Первым делом, как только я попадаю в новое место проживания, я расставляю фото своих родственников, включая прадедов и прабабушек. Центральное место – для изображений моих детей и жены и, разумеется, моей мамы. Тут же выставляю иконы и молюсь с благодарностью за каждый прожитый день. Юля приучила меня читать псалмы, а уж «Отче наш» я давно знаю наизусть.
Дополнительные плюсы ПИТ ещё и в том, что мой лечащий врач Эльдар Мамаев находится прямо напротив нас, медсёстры реанимации работают в круглосуточном режиме, а не как в обычных отделениях, где одна сотрудница на весь этаж, и её никогда не дозовёшься. За три дня нахождения там мне понравились все женщины, работающие в реанимации: скромная и работящая девушка-азербайджанка Арзу (переводится её имя, как «мечта») и опытная Ольга, проработавшая в СИЗО почти всю сознательную жизнь.
Следователи настолько обнаглели, что уже даже заглядывали ко мне в ПИТ вместе с оперативником Максимом Шевелёвым из московского оперативного управления ФСИН: правда ли то, что я в реанимации?
Однако Александр Кравченко и врио начальника управления медико-санитарного обеспечения ФСИН России Ирина Ларионова на размещении меня в реанимацию успокаиваться не собирались. С ещё большей силой они продолжили убеждать меня госпитализироваться в ИВС больницы им.Ерамишанцева. Их можно понять, ведь ответственность за моё критическое состояние здоровья лежит на них. Им вторил и Эльдар Мамаев, к чьему мнению я прислушиваюсь. Юля, Лев Пономарёв, Михаил Трепашкин, мой новый адвокат Алла Кульбаева – все, кто окружал меня, хором настаивали на этом.
Я пытался дождаться заключения комиссии УФСИН РФ по г.Москве. Приказ №423 от 08.08.19 о незаконности действий врачей, разрешивших предъявлять мне обвинение, когда я лежал на носилках, в течение 5 часов, и зачитать об окончании следствия в течение 2-х часов, хотя в моём медицинском деле был чётко обозначен предельный срок – 20 минут. Меня не вдохновляло, что начальника больницы Елену Савченко отстранили из-за этого инцидента с занимаемой должности, а врачам сделали выговоры и лишили премий. Отмена следственных действий 18.07 и 31.07 было для меня необходимым результатом данной проверки.
Последним решающим доводом Ирины Ларионовой, более часа пробеседовавшей со мной в белоснежном ПИТе было то, что она в четверг улетает в командировку на Камчатку, и со мной некому будет заниматься в 20-й больнице.
На выходе из МСЧ-77, меня уже чуть было не погрузили в новую комфортную «ГАЗель», оборудованную лежачим местом, как карета скорой помощи.
– Это автозак СИЗО 99/1! Мы его для подстраховки позвали, а то машина «Матросской тишины» опаздывала! – сказали мне конвоиры, указав на чумазую развалюху, стоящую рядом.
Это был обычный автозак без лежачего мягкого места, но ехать в машине «Кремлёвского централа» не было ни малейшего желания. При любом упоминании о СИЗО 99/1 у меня всё время пробегает холодок по спине, до сих пор стоят в глазах жестокие порядки «бункера ФСБ».
Сзади нас поехал бронированный автобус Volkswagen с пятью спецназовцами отряда специального назначения, вооружёнными автоматами. Ещё пятеро тюремщиков, вооружённых пистолетами, еле помещались в наш автозак, так что сопровождавшему меня 130-килограммовому лечащему врачу Эльдару Мамаеву пришлось сесть ко мне в клетку, пропахшую табаком, с густым слоем пыли. Всю дорогу я проговорил с этим удивительно заботливым доктором, с большим вниманием относящемся к жалобам заключённых. Меня всегда интересовала история Северного Кавказа, этнические и религиозные аспекты этого региона. Мне нравится зажигательная лезгинка, их музыка и национальная одежда, традиционная кухня горцев. Я могу отличить по разговору любую национальность, населяющую довольно разношёрстный Дагестан.
Вышел из машины с 10 вооружёнными до зубов сотрудниками ФСИН, взявшими меня в плотное кольцо. Для чего нашей власти надо устраивать клоунаду с подобным эпатажем? Когда я проезжал на инвалидной коляске мимо сотен, если не тысяч, посетителей и врачей городской больницы №20 им.Ерамишанцева, то, видя подобный эскорт, люди таращили глаза и выворачивали шеи, сопровождая меня взглядом так, что казалось, был слышен хруст шейных позвонков.
Наконец, мы оказались в одной из огромных палат приёмного отделения, где меня встретил заместитель главврача по медицинской части Темури Мирилашвили. Тут же меня осмотрела врач-терапевт Лилия Явкаева. Спецназовцы в красивой чёрной спецодежде с зелёными беретами, в полной загрузке, в бронежилетах и с автоматами в руках грозно стояли у дверей и никого не пускали в помещение, где меня оформляли для госпитализации. Вдруг двери палаты громко распахнулись, и влетела каталка со смертельно больным, грузным пациентом, буквально протаранив ошеломлённых от такого напора сотрудников отряда специального назначения. Более 10 медработников в метре от меня начали делать умирающему прямой массаж сердца и попутно готовя дефибриллятор. Лицо мужчины, лежащего на каталке, было сине-чёрного цвета, на правом плече у него была огромная наколка, которая непрерывно вибрировала от столь энергичных действий врачей.
Меня отвезли в тюремное отделение больницы, состоящее из 5 камер, и разместили одного в стандартной плохо освещённой комнате со стенами красно-кирпичного цвета, с небольшим зарешёченным узким окошком под самым потолком. Кровати с целым листом железа внизу. Матрасы, подушки, одеяла были настолько затасканные и непригодные для использования, что такого низкого качества я ни в одной тюрьме не видел. Конечно, не было телевизора, холодильника, радио, газет. Даже туалет был общий в коридоре, что каждый раз приходилось просить караул выпустить меня по нужде. Единственный предмет в камере был неплохого качества – прикроватная тумбочка из ДСП, а не железная, приваренная к полу. Выдвижные ящики в подобных обстоятельствах уже оцениваются как роскошь.
Я попросил разместить меня в стандартной трёхместной камере площадью примерно 12 квадратных метров, не одного, а подселить к кому-то из-за дефицита общения. Через полчаса меня подселили к 25-летнему таджику Сухробу Менгатову, лежащему всё время под капельницами после операции на желудке с язвой. Я записал его незамысловатую историю, подчёркивающую, сколько государство тратит средств на содержание под стражей людей, которые там находиться не должны.
Сухроба обвиняют в краже 6600 рублей с кредитной карты своей хозяйки на симку мобильного телефона. Со своим другом из Узбекистана Анваром Одилжон Угли они работали в салатном цеху корейской кухни. За несколько дней до кражи Сухроб подарил ему сим-карту, оформленную на свой паспорт. Его напарник украл эти деньги на телефон, и как только хозяйка Лобар написала заявление в полицию, втихаря собрал свои вещи и сбежал. Полиция не стала разбираться, разумеется, и сразу арестовала Менгатова, хоть он и был готов на месте расплатиться с хозяйкой, даже выплатить неустойку.
Какой смысл из-за 6000 рублей держать человека за решёткой, затрачивая на него по 40 000 рублей в месяц? Что у нас за государство? Более трёх месяцев сидит Сухроб в СИЗО-4, «людской хате» №709 нового корпуса. В 10-местной камере с ним сидит чеченец, дагестанец, азербайджанец, киргиз, русский смотрящий по имени Роман. Положенец централа «Медведково» – Гига, за новым корпусом «смотрит» Грек, за больницей и кичей – Арман, за игрой смотрит Арзу, а за продолами – Мага Московский. В камере 709 у них большой плазменный телевизор, двухкамерный холодильник с двумя большими окнами. Сухроб занимался «дубком» (столом), накрывая и моя посуду, стараясь есть приобретённые соседями продукты в магазине или ресторане по минимуму, так как абсолютно не имеет возможности приобретать что-то за свои деньги. Конечно, можно прожить и на тюремной баланде, но со временем слишком однообразная пища без витаминов сильно надоедает. Даже вещи ему дали из «общаковской» большой сумки, где он выбрал себе шлёпки, две футболки и шорты. Вместе с чеченцем Исламом и дагестанцем Русланом они ежедневно читали намаз, а азербайджанец Эльгун и киргиз Джони, сидящий за кражу одной бутылки водки из магазина, не участвуют в этих исламских обрядах.
С 2013 года Сухроб начал работать в Москве, сначала в частных гаражах Кунцево сторожем, потом охранял дачи в Истре, запомнилась ему работа кондитером в Люберцах, но самая любимая деятельность была на семейной ферме в Подмосковье с четырьмя коровами, за которыми он ухаживал, всегда имея молоко, сметану, мясо без ограничений.
Мой скромный сосед сразу произвёл впечатление тихого, доброго и спокойного работяги, хорошо знающего своё место в этой жизни. С 7-го класса он работал на цементном заводе в своём многонациональном городке Ёвон, в 38 километрах от Душанбе. Его 53-летний отец Ширали занимается ремонтом машин в своём гараже, мама Мунира ранее работала медсестрой, сейчас домохозяйка. Брат Сойвали работает охранником в магазине, а сестра Шабнам вышла замуж. Когда отец узнал, что Сухроб попал в тюрьму, то по телефону ему сказал:
– Отмотай свой срок, как мужик, и выйди с достоинством.
***
В первый же день приезда меня катали километрами по огромной 20-й больнице, сделав невероятное количество исследований: МРТ, КТ, УЗИ, ЭКГ, несколько рентгенов, а также проведя консультации различных врачей. Вернулся я в камеру только в 22:30, но даже там ко мне шли всё новые врачи, а медсёстры уже, наверное, в 20-й раз брали кровь на всё новые и новые анализы. Ирина Ларионова сдержала своё слово, что за двое суток она сможет организовать полное обследование, которое обычно проходят за 5 дней.
Когда я со своим эскортом в инвалидном кресле дожидался в 10 вечера своей очереди на КТ с контрастным веществом брюшной полости, то два кресла-каталки стояли в очереди передо мной. Надо сказать, что в больнице нельзя было зевать, темп у нас был высокий и всё время кто-нибудь пытался «подрезать» и проскочить вперёд, поэтому мы стояли впритирку с другими больными.
На одной из каталок лежал дедушка, настолько испещрённый морщинами, что напоминал мумию из голливудского фильма. Он не переставая стонал, хрипло дыша осипшей гортанью. Ему точно было за 90 лет, если не за 100. За ним в очереди лежала на каталке миловидная молодая женщина, моргая своими накрашенными глазками, она контрастно выделялась на фоне дряхлого старика. Она мне напомнила суженную царевича Елисея, лежащую в хрустальном гробу, в известной русской сказке.
«Такая больная, но макияж находит в себе силы сделать», – подумал я, глядя на девушку.
На следующий день гонки по корпусам гигантской больницы продолжились. Перед грузовым лифтом тоже довольно часто скапливались очереди из инвалидных кресел и каталок. В один момент мои конвоиры зазевались, и нас в наглую обогнали врачи на каталке с закрытым верхом. По торчащим из отверстий впереди двум бледным пяткам стало очевидно, что даже мертвецы опережают. Зайдя следующими в лифт, мы сразу почувствовали характерный трупных запах. Хорошо хоть не застряли там, как в предыдущий день.
Гастроскопию сделал мне Валид Вахаев. Когда же я уточнил у него, чеченец ли он по национальности, то он удивлённо посмотрел на меня и спросил:
– Как вы догадались?
Мой осмотр провёл психиатр кабардинец Альбек Жанборов, довольно подробно расспросив меня об эмоциональном настрое и прочих душевных тонкостях, так охарактеризовав встречу со мной в выписном эпикризе:
«Беседа проводилась в камере спецблока в присутствии сотрудника ФСИН. Больной сидит на койке в естественной позе. Внешний вид опрятный, соответствующий возрасту. Телосложение кахетичное. Физически ослаблен. Движения заторможены. Мимика обеднена. Поведение спокойное. Поза естественная. Внимание устойчивое. На вопросы отвечает по существу, обстоятельно. Голос тихий, по темпу немного медленный. Речь грамотная, богатая, целенаправленная, грамматически стройная, последовательная. Больной говорит, что отказывается от еды в качестве протеста против уголовного преследования. На фоне голодания возникали обманы восприятия и иллюзии в темноте, чаще когда оставался один в камере заключения. Суждения ясные, логичные. Мышление абстрактное. Бредовых и сверхценных идей не высказывает. Мнестических нарушений не выявлено. Достаточно критичен. Диагноз: расстройство адаптации, смешанная тревожная и депрессивная реакция».
Меня мой лечащий врач Ара Коркотян направил на консультацию ко многим профессорам, но осматривали они поверхностно, скорее для проформы. В выписном эпикризе, например, уролог записал: «Состояние пациентки удовлетворительное. Живот увеличен за счёт беременной матки… Пальпация под лоном безболезненная».
Честно говоря, с вооружённым конвоем из 9 молодцев я чувствовал себя мартышкой в зоопарке или цирке и порядком устал от столь пристального внимания ко мне тысяч глаз, сопровождавших нашу процессию. Судя по взглядам людей и их комментариям, мнения обо мне разделились примерно на половину. Часть людей меня осуждала по той простой логике, высказанной одним дедушкой в очереди:
– Что же ты натворил, раз тебя столько людей охраняет?!
– Как тебе не стыдно, отец! Ты же при Сталине жил и очевидно знаешь, как можно попасть за решётку. Не суди, да не судим будешь! – эмоционально ответил я ему.
Вторая половина глядела сочувственно, а некоторые даже узнавали и называли моё имя и фамилию. Например, москвич Олег Никифоров на инвалидной коляске, как и я, пока мы столкнулись в узких коридорах на «встречке», сказал мне кучу тёплых слов, упомянув, что следит за моей судьбой и является подписчиком моих аккаунтов «Вконтакте» и YouTube.
Когда я зашёл в кабинет для установки мне холтера и прибора СМАД, то две блондинки там сразу назвали меня Александром Вячеславовичем, сказав, что ещё вчера в прессе прочитали о моём поступлении в их больницу для обследования. На полке у них стояли иконки и затёртый псалтырь. Очевидно, что этой книгой они пользуются часто, поэтому я спросил у москвички Надежды, какой у неё любимый псалом. Оказалось, что, как и у меня, №90.
В кабинете кардиографии же медработница на мой комментарий больным, удивившимся такому огромному количеству вооружённых людей: «Смотрите, сколько государство содержит бездельников за ваш счёт!», ответила:
– Я плачу государству налоги, чтобы защищали меня от таких, как вы.
– Зачем от меня защищать? Я же не совершал насильственных действий. Вы знаете моё уголовное дело? – спросил её я.
– Мне и не надо знать, просто так в тюрьму не сажают, – безапелляционно заявила она.
Честно говоря, я даже не знал, что ей ответить, благоразумно промолчал. Какой смысл ей что-то доказывать?
Под выписку приехала начальник управления медико-санитарным обеспечением ФСИН РФ Ирина Ларионова, перед самым вылетом на Камчатку, чтобы лично проконтролировать и доложить директору ФСИН Геннадию Корниенко о проблемном пациенте.
Нас провожал заместитель главврача по клинико-экспертной работе Демьян Семерчев, напоследок сказавший фразу уже слышанную мною от других:
– Вы находитесь у последней черты, за которой пойдут необратимые последствия в организме! У вас кахексия I степени с коэффициентом 17, а при 16 наступит смерть.
– Спасибо, Демьян Петрович за такое интенсивное обследование! Конечно, без помощи Ирины Ларионовой это также было бы невозможно, – поблагодарил я обоих начальников.
Письменно расписавшись, что «в случае продолжения голодовки и отказа от капельниц о возможном летальном исходе предупреждён», я с чувством облегчения двинулся к выходу, стремясь поскорее вернуться в белоснежную ПИТ «Матросской тишины».
Все 40 минут в пути мы проговорили с Александром Кравченко, который успел сесть ко мне внутрь клетки. Ключи были по инструкции у начальника караула, а врио начальника МСЧ-77 забежал в последнюю секунду в отправляющийся автозак, когда руководитель вертухаев сидел рядом с водителем за железной перегородкой от нас. Никогда я ещё не заезжал с такой радостью в тюремные ворота «Матросской тишины».
За 14 месяцев моего заключения палата интенсивной терапии – самое комфортное место моего пребывания. В ПИТ нет лязганья железных тормозов двери, здесь стоит качественная деревянная дверь, а уже сзади неё – лёгкая решётка, которой и хлопнуть-то невозможно. Никак не могу привыкнуть к лязганью железной двери, вздрагивая каждый раз. Круглосуточный уход терпеливых и высококвалифицированных медсестёр в моём состоянии здоровья весьма актуален. Даже решётки на окне не тройные, как везде, а всего лишь одинарные. Можно сказать, что не замечаешь их.
Меня встретила миловидная Татьяна из города Дмитров, сразу окружив вниманием и заботой. Её блузка цвета морской волны под медицинским белым халатом хорошо гармонировала с её длинными русыми волосами, аккуратно заплетёнными в косу.
Ещё мне не терпелось посмотреть по телевидению долгожданный боксёрский поединок в Челябинске за титул чемпиона пира Всемирной боксёрской организации (WBO) в полутяжёлом весе между Сергеем Ковалёвым и британцем Энтони Ярдом. Наш спортсмен одержал победу нокаутом в 11-м раунде в исключительном по драматизму поединке. Она, кажется, вплотную приблизила Ковалёва к встрече с просто лучшим их продолжающих выступать бойцов – мексиканцем Саулем Альваресом, к бою, который может войти в число самых дорогих и востребованных в истории.
Следующий бой ждём 31 августа, где мой товарищ Александр Поветкин сразится с Хьюи Фьюри. Стоит отметить, что серпухович, генеральный секретарь Федерации бокса России Умар Кремлёв в этом году проведёт 2 чемпионата мира, мужской и женский, в Екатеринбурге и Улан-Удэ. 91 страна подтвердила участие, 488 спорстменов. Рад, что ему удалось сделать Федерацию бокса России лучшей в Европе. Друзья подшучивали над Умаром, когда он ещё не занимал этот высокий пост и, строя спортивную карьеру, поменял свою таджикскую фамилию на Кремлёв. Лично я не вижу в этом ничего зазорного.
Помимо телевизора меня ждала стопка свежих газет и журналов, пришла новая для меня книга Ивана Миронова «Замурованные. Хроники Кремлёвского централа». Прочитал его произведение на одном дыхании, найдя много совпадений в наших судьбах, начиная с нахождения в одних и тех же изоляторах, да ещё и в тех же камерах. Бывают же такие совпадения?! «Ночной губернатор» Санкт-Петербурга Владимир Барсуков (Кумарин) сидит до сих пор и вряд ли его выпустят до смены власти в стране. Василий Бойко посажен в тюрьму уже по новой. Предприниматель Константин Братчиков, хорошо мне известный от Дмитрия Барановского, обвиняемый в заказе на убийство главы концерна «Алмаз-Антей» Игоря Климова, дважды оправдан судом присяжных. Александр Бульбов посаженный начальником 6-й службы УСБ ФСБ Иваном Ткачёвым в борьбе за кураторство наркотрафика в России, смещён на обочину жизни. Бадри Шенгелия на следующий день после снятия госзащиты УСБ ФСБ был застрелен в своей машине (а на меня той же осенью 2018-го тоже после снятия защиты совершил нападение с заточкой «террорист» Фазлиддин Кодиров). Михаил Ходорковский вышел на свободу и смог увидеть свою маму Марину Филипповну живой.
Основные мои адвокаты сидели в тюрьмах, как и Иван Миронов. Михаил Трепашкин сидел, как и я, в 6-м спеце «Матросской тишины». 19 мая 2004 года Московский окружной военный суд приговорил г-на Трепашкина к 4 годам лишения свободы за разглашение государственной тайны и незаконное хранение патронов. В действительности власти раздражала активность Михаила Ивановича при расследовании подрывов жилых домов в Москве и Волгодонске, не говоря уже о его участии в знаменитой пресс-конференции 1998 года в балаклавах с его бывшими коллегами по УРПО ФСБ, заявившими, что данное спецподразделение, созданное для борьбы с организованной преступностью, по факту занималось внесудебными расправами, заказными убийствами с неугодными и отжатием бизнеса.
Андрей Гривцов тоже побывал за решёткой по обвинению в получении взятки от рейдера Палихаты. Виктор Камалдинов сидел на «Пресне» по заявлению вымышленного Гальярова, в реальности – полковника-провокатора ГУЭБиПК Бориса Калимулина, изображавшего из себя потерпевшего с фальшивым паспортом и посадившего уже под другим именем Юсупа Каримова моего заместителя Елену Базанову. Камалдинов отсидел в СИЗО почти 10 месяцев, оказавшись по сути случайным человеком в чужих взаимоотношениях и оказав устную консультацию помощнику депутату Госдумы Магомеду Ахматову, желавшему совершить сделку с имуществом.
Меня часто сравнивают с Михаилом Ходорковским или Борисом Немцовым. Кстати, познакомился я с Мариной Филипповной Ходорковской на 70-летии Льва Пономарёва, находясь в компании Бориса Ефимовича. Мне действительно импонирует Михаил Ходорковский, а ещё когда был жив Борис Немцов, то я просто не мог устоять перед его космическим обаянием и искромётным юмором. А вот оппозиционером Алексеем Навальным как-то сразу у меня не сложилось, но в нынешнем споре об «умном голосовании» с экс-главой «ЮКОСа» я на стороне Алексея. Абсолютно убеждён, что следует поддержать лидера московских коммунистов Валерия Рашкина, зная его как порядочного и принципиального политика.
Выходит в свет книга Ольга Алленовой «Форпост. Беслан и его заложники». Надеюсь достать это произведение, написанное специальным корреспондентом «Коммерсанта» спустя 15 лет после трагедии в школе. В то время мы неоднократно посещали Аргунский погранотряд в Итум-Кале по линии «Боевого братства» во главе с депутатом Госдумы Дмитрием Саблиным. Летали мы туда на «вертушках» с военного аэродрома близ Беслана и просто не могли не посетить место, где погибло столько детей-заложников с командиром погранотряда Барановым и председателем комитета Госдумы по собственности Виктором Плескачевским и Вадимом Цыгановым, который, кстати, продюссировал аудиоверсию книги Ивана Миронова «Замурованные».
Меня тогда поразили матери погибших детей, который набросились на нас с критикой власти России. Я-то представлял себе, исходя из пропаганды телевизионных репортажей, что действия «Альфы» и «Вымпела» были полностью оправданы. В «Русском репортёре» на днях прочитал репортаж «Беслан, девочка, окно. 15 лет спустя». Словно вернулся в это страшное время. Помню выжженные дома ингушей, спешно покинувших город после массовых погромов.
Если проводить аналогии, с кем из известных сидельцев я себя ассоциирую, то, наверное, самое большое количество совпадений с мэром Владивостока Игорем Пушкарёвым, сидевшим со мной в одном СИЗО 99/1. Пожалуй, единственное различие в том, что он на 10 лет моложе меня, всё остальное просто пугает количеством совпадений.
Артель золотого прииска отправила Игоря учиться в один из вузов Приморья, но в итоге не смогла платить за него, и он, как и я, разгружал вагоны. Причём несмотря на свою худощавость, я всегда стоял на самых сложных участках, обладая огромной выносливостью к нагрузкам. Моей идеей фикс было стремление поработать на золотом прииске, правда, мечте не удалось осуществиться.
Начало бизнеса будущего мэра Владивостока – продажа лапши «Доширак». В Серпуховском районе же крупнейший налогоплательщик – главный конкурент южнокорейских бизнесменов, изготовитель быстрого питания «Роллтон» из Вьетнама. Будучи ещё бизнесменом, я возглавлял Серпуховский союз промышленников и предпринимателей, и мэр Владивостока Виктор Черепков несколько раз бывал у меня на заседаниях общественной организации и поддерживал моё выдвижение на пост главы Серпуховского района.
Игорь Пушкарёв так же, как и я, всегда заботился о родителях и перевёз их вместе с братьями и домом из брёвен, срубленных в байкальской тайге полтораста лет назад. Мы оба начинали политическую карьеру муниципальными депутатами, были членами партии «Единая Россия», успешными предпринимателями, много открыто ходили по улицам, общаясь с жителями без каких-либо ограничений, имея весьма высокий рейтинг среди избирателей. Оба были, как кость в горле, действующим губернаторам, нам обоим президент Владимир Путин неоднократно жал руку, благодаря за работу, а потом бросил под колёса «катка ФСБ» в лице Ивана Ткачёва. Набор статей у нас тоже одинаковый. Игорю сначала хотели вменить статью 289 УК РФ за льготы и преимущества, которые могла бы получить его компания «Востокцемент». Причём, как и у меня, СКР долго не находила состава преступления без активного давления со стороны ФСБ. Но потом арестовали по статье 285 УК РФ – «Злоупотребление должностными полномочиями». Потом мне, как и ему, подвесили особо тяжкую статью 290 УК РФ – «Взятка». По одинаковым лекалам сшили дело. Ходатайство об аресте имущества подписал Рустам Габдулин, который вёл моё уголовное дело по вымогательству у меня денег сотрудником Генпрокуратуры.
Мне до сих пор непонятно: что плохого, нелогичного в том, что я просил предпринимателей вкладывать деньги в Серпуховский район? Кто понёс ущерб от работы Парка Дракино, конфискованного в пользу государства в лице подольских братков, ровно, как и мой жилой дом с прописанными малолетними детьми, магазин «Браво», «Калиновская база» и ещё куча объектов, оценённая почему-то в 2,2 миллиардов рублей, хотя очевидно, что государство не получит и 1/5 от заявленных средств, нанеся ущерб самому же себе в виде потерянных налогов и рабочих мест?
Вполне естественно, что крупнейший производитель цемента, бетона, щебня, асфальта – группа компания «Востокцемент» являлась основным поставщиком товаров и услуг во время подготовки к саммиту АТЭС 2012 года или при работе с МУП «Дороги Владивостока». Игоря осудили за то, что, по их мнению, брат ему давал взятки, придуманные по рекомендации сказочников из ФСБ.
Талантливый обозреватель «Новой газеты», член СПЧ при Президенте Леонид Никитинский описал синусоиды наших жизней, находя в них похожие повороты судьбы. Этот яркий автор гениально просто завершил описание глубинной сути проблемы двух трагедий, приведя цитату: «Добро на Руси ничего не имети».
***
Первая эйфория от возвращения в просторную ПИТ реанимации прошла уже через 2 дня. Встав в туалет в 2 часа ночи, я потерял сознание. Очнулся на полу. С утра давление было 70/50, и медсестра Татьяна попросила выпить крепкого чая. Я подошёл к холодильнику, на котором стоял чайник, чтобы включить и заварить себе бодрящий напиток, как в глазах начало темнеть. Слава Богу рядом был сосед Алексей, который подхватил меня и с трудом отволок до кровати. Очнувшись, я спросил его:
– Как я оказался на кровати? Я сознание потерял?
– Еле донёс тебя. Вроде, ничего не ешь, а такой тяжёлый!
Через 30 секунд забежала куча докторов, очень оперативно дали понюхать вату с нашатырным спиртом и чем-то ещё колдуя надо мной. Я лежал на кровати с необычайной, приятной слабостью. Последнее время я радуюсь, как ребёнок, когда у меня появляются симптомы ухудшения здоровья. Мне совсем не хочется жить! Честно! Я уже устал ото всего и считаю, это мог бы быть яркий финал моего жизненного пути безо всякой лишней патетики. После этого я проспал почти целые сутки до 6 утра следующего дня. С утра врач освободил меня от следственных действий второй день подряд, даже не выпустив меня на 20 минут, как это бывало всё последнее время.
На следующий день, 27 августа, вернулась Ирина Ларионова с Камчатки, сразу с аэропорта заехав ко мне и привезя мне магнитик на холодильник с видом Петропавловска-Камчатского и воду с источников, разлитую в бутылки. Попросил её сфотографировать меня раздетого, чтобы фото с очевидными признаками кахексии были в медицинском деле, и ни один толстозадый прокурор не врал бы про 20 килограммов еды, якобы переданные мне. Меня сфотографировал какой-то оперативник ФСИН, а потом долго выпытывал у моего соседа, не инсценировал ли я потерю сознания, и делал прочие свои мерзкие предположения.
Ирина Ларионова немного рассказала о своей поездке на край земли, неспешном провинциальном режиме работы медицинских учреждений ФСИН на полуострове. Сама она родом из Нижнего Новгорода, а её муж – уроженец Астрахани, а познакомились они в больнице Мордовии, где он был пациентом, а она проходила практику. Её супруг окончил исторический факультет педагогического института и работает директором центра обучения УФСИН России по Московской области, который располагается в посёлке Фрязево городского округа Электросталь. Довольно рано, в 19 лет, Ирина родила ему первую дочку, а уже подарила долгожданного сына. Больше часа я проговорила с очаровательной начальницей, обсудив все аспекты моего лечения и пагубных последствий голодовки, пока не пришёл за ней Александр Кравченко, который исполняет обязанности за Галину Тимчук по больницам тюрем г.Москвы.
Проводив их, я принялся за новую забаву – кормить голубей хлебом на окне. Они слетались целыми стаями. Честно говоря, с детства я воспринимаю голубей только как еду. Мои мать и отец работали инженерами на заводе с окладом 110 рублей в месяц, что являлось откровенной нищетой. Дома почти никогда не было мяса, а основной рацион составляла картошка с огорода и квашеная капуста, поэтому с ребятами мы часто ловили на толстую нитку, делая обычную петлю, сизых голубей, жаря потом их на углях. Конечно, мы не замачивали их в рассоле, просто, ощипав и выпотрошив, выкладывали на пружины от старого дивана вместо вертела и поджаривали до румяной корочки.
Даже на длительной голодовке у меня сейчас не возникает и мысли о возможности употребить их в пищу. Мало того, когда я вижу, как самец вычищает клювом голубку, как они воркуют, у меня на глазах от умиления слёзы наворачиваются. Видимо, с возрастом любой человек становится сентиментальным.
В «Матросской тишине» разгорелся очередной скандал. Известного предпринимателя Валерия Чабанова из Ростова-на-Дону почему-то разместили в 20-местной камере общего корпуса со второходами, что грубо противоречит закону. Ему из камеры смотрящего за изолятором по указанию вора в законе Алфасона (Гочи Антипова) по «дороге» был направлен мобильный телефон, по которому криминальный авторитет начал вымогать у бизнесмена отель в Тайланде, где они ранее совместно отдыхали. После того, как у оперативников появилась информация о возможном готовящемся убийстве Валерия Чабанова, то его срочно переместили в спецблок. ГСУ СК по Москве объявил Гочу Антипова в розыск. В ближайшее время следователя и обратятся в суд с ходатайством об избрании в отношении него заочного ареста.
28 августа меня посетили в реанимации председатель СПЧ при Президенте Михаил Федотов и генерал московского УФСИН Сергей Мороз. Оба отметили катастрофическое истощение организма из-за длительной голодовки. В ходе трёхчасовой беседы высокопоставленные гости обещали разобраться со случаями пыток, издевательств и хищений в СИЗО, давления СКР и ФСБ на врачей и неоказания медицинской помощи. Встреча началась в 6 часов вечера, а закончилась аж в 10-м часу. Традиционно Михаил Александрович настойчиво просил прекратить голодовку, приведя множество аргументов, которые, впрочем, за столь длительный срок я уже много раз слышал от различных начальников.
– Я не верю, Александр Вячеславович, что вы хотите умереть! Уж слишком вы разумный человек, к тому же с пятью детьми! – терпеливо увещевал меня председатель СПЧ, тонко намекая, что с помощью голодовки я пытаюсь манипулировать мнение общества и властных структур.
– Для начала разговора об установке мне капельниц, приёма воды без ограничения меня надо отправить на пару дней в центр имени Бакулева и выдать заключение комиссии, согласно приказа №423 от 08.08.2019 о проведении служебной проверки действий врачей при следственных мероприятиях 18.08.2019 и 31.08.2019. То, что я видел краем глаза, с формулировкой, что «отказ от приёма пищи не влечёт за собой отмену процессуальных мероприятий» меня не устраивает. Попытаюсь в ближайшее время доказать вам серьёзность моих намерений! Буду голодать до смертельного исхода, безо всяких манипуляций! Заместитель директора ФСИН генерал Валерий Максименко 7 августа обещал в течение двух дней дать заключение комиссии. Уже прошло 20 дней, а я до сих пор не ознакомлен с результатами проверки! – непримиримо возражал я.
– Александр Вячеславович, вы так ужасно выглядите! Я просто в шоке! – цокал языком, сокрушаясь, Сергей Мороз.
Оно и понятно: последний раз начальник московского УФСИН видел меня 23 марта во время четырёхчасового субботнего совещания, продлившегося с 19:30 до 23:55 и посвящённого мне. Тогда, на 44-й день голодания, я весил 79 килограммов, а сейчас во мне и 61 нет от изначальных 95.
– На каком основании меня держат на профучёте как склонного к побегу? – спросил я генерала ФСИН. – Почему меня 9 вооружённых до зубов спецназовцев водили по больнице им.Ерамишанцева перед тысячами людей, ведь я не совершал насильственных преступлений? Серийных киллеров так не охраняют! – задавал я риторически вопрос обоим руководителям.
– Это для вашей же безопасности! Мы заботимся о вас! – с наигранным сочувствием сказал Сергей Мороз.
– Почему до сих пор я не ознакомлен с результатами проверки четырёх краж в СИЗО? Почему только моих адвокатов обыскивают на входе и не дают им пронести печатные листы по делу? Где расследование применения ко мне силы? Где оценка хамских действий капитана Арутюнова и майора Шишкина? – всю встречу засыпал вопросами я генерала УФСИН по Москве.
– Не переживайте, Александр Вячеславович, я вышел из отпуска и теперь постепенно разберусь со всеми поставленными вопросами, – успокаивал меня начальник тюрем столицы.
С председателем президентского совета по правам человека мы обсудили скандальные выборы в Мосгордуму, решение Тверского суда, частично удовлетворившего жалобу Либертарианской партии к правительству Москвы об отказе от шествия в поддержку честных выборов и против преследования москвичей от Страстного до Сретенского бульвара. Михаил Федотов публично поддержал оппозицию, заявив, что площадки для протестных акций в центре Москвы, конечно же, есть. Я попросил его передать респект председателю комиссии СПЧ по избирательным правам Илье Шаблинскому за его активную гражданскую позицию и работу на благо жителей России.
Михаил Александрович, обсуждая мою потерю веса, председатель СПЧ заметил, что его худая жена из-за нервных срывов его упрекает в излишней полноте, и только после встречи с Владимиром Путиным он теряет 2 килограмма своего веса всего за день от волнения. Рассказал им и я о своей встрече с президентом России, на этом и разошлись уже поздно вечером.
Напоследок Михаил Федотов рассказал об издании новой книги про работу СПЧ в виде интервью под его редакторством, на которую уходит много его личного времени, ведь объёмом она почти 500 страниц. Провожал я высоких гостей в Ваниной футболке размера S, присланной Юлей, ведь мои вещи XL просто спадают с меня. Наконец-то, сына выписали из госпиталя на курс молодого бойца в Академию флота.
***
Получил, наконец, выписной эпикриз по итогам госпитализации в больницу им.Ерамишанцева. СКР и ФСБ так давили на врачей, что из первоначального заключения в строке «основной диагноз» исчезла кахексия. В коридоре встретил начальника больницы Елену Савченко, которая как ни в чём не бывало раздавала указания. Оказывается, её восстановили на работе после проведённой проверки. Опять она занимается обслуживанием интересов оперов и следователей, наплевав на болезни заключённых.