«Впервые мне совсем не жалко расставаться с жизнью»

Февраль 2019

25 февраля начальник СИЗО 99/1 Антон Подрез сделал мне очередной выговор и назначил наказание карцером. Я даже перестал не то что оспаривать выговоры в суде, но даже записывать: уже сбился со счёта, сколько их. Может быть, 15 или 20 штук. Какая разница?

Я не только перестал считать, но и, наверное, впервые за всю историю своего существования мне совершенно не жалко расставаться с жизнью. Правда, мой адвокат Павел Соболев разочаровал, сказав, что если я умру в результате голодовки, то по иску Генпрокуратуры через полгода, когда дети вступят в наследство, они всё равно лишатся имущества, как и все родственники и несчастные предприниматели.

Что касается условий содержания, следили за мной в «Кремлёвском централе» каждую секунду. Только зайду ночью в туалет – через минуту голос в матюгальник: «Почему так долго?» Я бы послал их, но ведь они будят моих соседей!

Март 2019

В первый день весны к нам в камеру пришли члены ОНК. Из троих я узнал только одного, но зато самого медийного – Пашу Пятницкого, участника всех шоу на центральных телеканалах, друга моего знакомого сенатора от Брянской области, члена ЛДПР Михаила Марченко. Заместителя ОНК Москвы Михалевича Владимира Владимировича я видел впервые и, судя по военной выправке, он бывший прокурор или полицейский, да и манера разговора у него явно не как у правозащитника. Третий, невзрачного вида невысокий мужчина лет пятидесяти, вообще не проронил ни слова. Я спросил:

– Как ваша фамилия?

– Кутуев Константин Львович, – потупив глаза в пол, пробурчал неприметный член ОНК.

Слушать они ничего не захотели. Зачем приходили?

Чуть позже Паша Пятницкий вляпается в очередную историю: известный правозащитник устроит стрельбу в центре столицы, зачинив конфликт в кальянной в районе станции метро «Цветной бульвар». Правда, выпустит он всю обойму из травматического пистолета на улице, возле своего автомобиля. Председатель ОНК Москвы Вадим Горшенин заступаться за Пятницкого не станет, а наоборот возмутится, что Павел на вопрос о месте работы ответил: общественная наблюдательная комиссия, и показал мандат.

В этот вечер я начал читать книгу известного диссидента 70-х-80-х годов Александра Подрабинека, которая так же, как предыдущие книги, увлекла меня, и я не мог оторваться до полуночи. Впоследствии я связался с ним и высказал уважение за перенесенные испытания и прекрасную книгу. Он тоже передавал мне привет.

3 марта поздно вечером ко мне пришла Татьяна Москалькова, Уполномоченный по правам человека при Президенте РФ. Ей надо было улетать в Швейцарию, выступать в ООН, но, беспокоясь за мою судьбу, она решила навестить меня перед аэропортом. Видимо, моя жена Юля убедила её, чтобы она сумела уговорить меня выйти из голодовки.

Разговор происходил в кабинете у Подреза. Татьяна Николаевна попросила Антона Станиславовича налить мне чай, но начальник ни в какую не хотел ублажать меня, тем более давать мне кружку из своих рук. Москалькова, в прошлом генерал МВД, на правах старшего по званию передала мне чай, который полковник Подрез налил ей, а его стакан забрала себе. Мало того, несмотря на возражения, попросила оставить нас в его кабинете наедине.

– Не могу, Татьяна Николаевна! Не положено! – пытался отбиться начальник СИЗО.

Однако Москалькова заставила его выйти за дверь, и он покинул кабинет с надутыми губами, явно обиженный.

Татьяна Николаевна очень долго просила меня пожалеть Юлю, подумать о своём здоровье. Мне было, конечно, очень неудобно отказывать ей, но других вариантов не оставалось. Мне очень стыдно, что пришлось разочаровывать эту занятую, уставшую женщину, но я ответил категорическим отказом прекращать голодовку. На том и расстались.

На следующий день я полностью отказался от медицинской помощи. Ко мне опять хотели применить силу, но я-то хорошо знал: уж от лечения я вправе отказаться.

Мои бедные соседи, Дима и Саша, столько страдали из-за меня – постоянные обыски, изъятие бритвенных станков, чуть что, если со мной разборка очередная, – их сразу выводят из камеры, да надолго. Мне, конечно, было неудобно перед ними, но как тогда отстаивать свои права?

***

5 марта я поехал на очередное заседание в Басманный суд по жалобе адвоката. Взял по инерции все свои записи, был сильно удивлён, что у меня их не отбирают. Это было похоже на сказку. Тюремщики даже не заглядывали в мои папки. Но всё оказалось очень просто: с этого дня мне стали давать индивидуальный конвой с индивидуальной машиной. Мало того, конвоиры даже в здании суда находились со мной, сопровождали до зала и стояли прямо возле клетки. Теперь передача любых документов полностью исключена. Вот ведь как они боятся моих публикаций: даже готовы жертвовать индивидуальный конвой и автозак, несмотря на то, что все арестанты ездят в переполненных машинах, буквально друг у друга на головах. Мало того, из-за нехватки транспорта и персонала МВД доставка меня назад в тюрьму происходит глубокой ночью, чтобы к этому времени развезти всех остальных заключённых по разным изоляторам.

В камере ожидания, «стакане» Басманного суда, было очень жарко, не хватало воздуха, и после нескольких часов ожидания я вызвал скорую помощь. Но тут меня начали поднимать в суд по очень крутым ступенькам, что во время голодовки особенно тяжело даётся. С трудом и пятью передышками я, наконец, дошёл до зала, на третий этаж, как меня опять потребовали назад, из-за приезда скорой помощи. Я попросил провести заседание без меня. Всё равно уже видел Владу и Юлю, а моя худоба никого бы не заставила сомневаться, что я голодаю по-честному.

Моя личная охрана на индивидуальном «лимузине» довезла меня до «Кремлёвского централа» за 20 минут, но там были такие же крутые ступеньки, как в Басманном суде, только моя камера располагалась на пятом этаже. Я честно предупредил, что идти мне на эту Голгофу не менее 40-50 минут. Проблема заключалась в том, что в СИЗО 99/1 никто из заключённых не должен был меня видеть, как в «Лефортово», а это единственный спуск и подъем на весь централ, поэтому шестеро тюремщиков положили меня на носилки и с довольными лицами понесли наверх. По дороге они много шутили со мной, по-доброму, и я начал предчувствовать какую-то новую директиву в отношении меня, скорее всего, связанную с вчерашним приходом Татьяны Москальковой. И точно. Пришёл счастливый дежурный майор и, не скрывая ликования, выдал ключевую фразу:

– Шестун! С вещами на выход!

Радовались этому все. Непонятно, кто больше: я, коллектив СИЗО 99/1 или мои соседи, давно мечтавшие о переводе меня в больницу. Так же, как и в «Лефортово», я уже не один раз слышал избитую фразу, что такого непокорного арестанта у них в «Кремлевском централе» ещё ни разу не было, хотя пробыл я здесь наименьший срок за свою тюремную одиссею: всего лишь месяц.

Воодушевлённые сотрудники изолятора быстренько нашли мне лучшие сумки, хотя я мог бы постараться вмесить весь свой багаж в личные баулы, положили меня на носилки и вприпрыжку доставили вниз, хотя я несколько раз сказал, что вниз спускаюсь легко. У меня ничего не проверяли, жали мне руки, а некоторые даже обнимали меня. Интрига была только в одном: куда меня повезут? По закону не положено говорить о новом месте пребывания, и поэтому с Димой и Сашей я гадал, куда же отправят. У нас было два основных варианта и пара второстепенных. Дима настаивал на больнице «Матросской тишины», я – на «Кошкином доме» (психиатрическая больница в Бутырской тюрьме). Саша поддерживал мой вариант, хотя не исключал другие изоляторы и, в первую очередь, «Лефортово».

Сцена прощания опять напомнила мне известных сюжет «Ералаша» о проводах хулигана в другую школу – «Прощай, Вася!»

Прагматичный банкир Дима Меркулов оказался прав. Меня привезли опять в ту же больницу, мало того, в ту же 726-ю камеру с розовыми стенами. На входе встречал оперативник Сергей Ершов с грустным лицом. Он явно надеялся отправить меня в «Кремлёвский централ» без возможности увидеть вновь. Из этого бункера ФСБ мало кто возвращался, да ещё так быстро. Кстати, впоследствии оперативник перевёлся туда на работу.

– Вы бросаете свою голодовку в больнице? – спросил меня Ершов.

– Конечно, нет! – жёстко ответил я.

– Тогда мне придётся поселить вас одного в камере.

– Конечно, я готов.

После некоторой паузы Сергей, конечно, передумал насчёт одноместной, ведь у меня три полоски в деле: склонен к побегу, суициду и членовредительству.

Когда я зашёл в 726-ю камеру, то с удивлением увидел там Андрея Сергеева, моего соседа по 6-му спецу, и 50-летнего Бориса Фомина, директора ЗАО «21 век», которое взяло в кредит более миллиарда рублей у банка Сергея Лалакина (Лучка) «ПСБ» и не вернуло.

Несмотря на то, что Боря всех сдал и заключил досудебное соглашение, Подольский суд дал ему 6 лет лишения свободы по статьям 159 (мошенничество) и 160 (присвоение или растрата) УК РФ . Это неудивительно, ведь Лучок в Подольске контролирует не только мэра, но и все правоохранительные органы, поэтому Фомин всячески старался избежать судебных разбирательств именно в Подольске. Борис не являлся учредителем этой фирмы, а просто был наёмным директором, тем не менее регулярно встречался с сыном Сергея Лалакина – Максимом, а иногда и с самим Лучком. Разумеется, невозврат кредита был согласован «подольскими», поэтому Борю не спасла даже досудебка. Зная связи Лалакина, Фомину будет сложно выжить на зоне, хотя времена меняются.

Вечером, 5 марта, когда Сергей Ершов принимал меня из СИЗО 99/1 в больницу, то не стал делать перечень моих вещей, тем более что их было много, хотя я настаивал на составлении списка. Просил отдать их в камеру так, как первый раз, когда я попал в больницу, но мне оставили одну мою большую сумку «Красные крылья», а остальные куда-то унесли. Два дня я разбирался, где мои вещи, написал много жалоб, и в конце концов меня отвели в соседнюю 728-ю камеру, где весь мой скарб лежал, сваленный в кучу. После поверхностной проверки стало ясно, что многие вещи оттуда пропали.

Кстати, когда я вошел 5 марта в 726-ю камеру, то Андрей Сергеев не очень ласково встретил меня. Конечно, он улыбался, обнял, но я почувствовал изменение отношения ко мне и впоследствии ненавязчиво выяснил причину охлаждения. Оказывается, когда Ершов отселил их от меня во время начала голодовки в 727-ю камеру, то, оставшись вдвоем, по традиции треугольника они с другим соседом Игорем тут же начали выискивать негативные стороны во мне, тем более, что в этот костёр подбросил дровишек Ершов и впоследствии сидевший с ними серийный киллер из команды Джако – осетин Инал. А до этого, после недельной отсидки в 727-й, Андрей и Игорь встретили лефортовского арестанта Соколова Сергея Юрьевича, сидящего по ст.222 УК РФ. Ему примерно 65 лет, он весьма политизирован, пишет книгу об Америке и прогнившей политической системе России. Рассказывал, что его били кулаком по паху.

Соколов утверждал, будто знает, что Шестун сдал всех своих, поэтому его убрали из «Лефортово». Якобы, я надеялся, что меня после этого выпустят на домашний арест, а раз не вышел, то начал делать публикации против ФСБ.  Заявлял, что знает Путина и Медведева, что семья его живёт в Америке, что знаком также с лидерами и всей элитой США. Якобы, он из тюрьмы сделал звонок одному из политических лидеров Америки, и после этого с котловой хаты (место, где собирается общее отовсюду, предназначенное для всех арестантов забрали) все три телефона. Общался с ворами в законе.

Через неделю Андрея и Игоря забрали в 729-ю камеру к Иналу, и с ним они просидели ещё полмесяца втроём. Потом Сергей Соколов переехал в 713-ю и сидел там с Борисом Фоминым, затем его выписали назад в «Лефортово».

Мой адвокат Михаил Трепашкин очень негативно отозвался о Сергее как о мошеннике, стукаче и говорил, что Соколов в свое время подставил Бориса Березовского.

***

С первых дней попадания в больницу я сразу понял, что вольницы, которая была ранее, сейчас уже ждать не стоит. Режим для меня ужесточили настолько, что даже превзошли в чём-то 99/1 и «Лефортово». Адвокаты, зашедшие ко мне с пустыми листами, без каких-либо документов, сразу подтвердили опасения. Их обыскивали, как отъявленных террористов, всё до миллиметра.

Сосед Борис Фомин, увидев мою книгу, которая представляла собой печатные листы, вставленные в папку с файлами, да ещё снабжённые фотографиями, сильно ей заинтересовался. Буквально за 2 дня он всё перечитал и понёс показывать своему адвокату, когда тот пришёл к нему незапланированно на третий день моего пребывания в больнице. Вернулся Фомин уже без книги и рассказал, что никакого адвоката не было и что как только он вошёл в кабинет, то семь оперов во главе с Ершовым, при видеорегистраторах, изъяли у него мои тексты, составив протоколы. Вот такая «тёплая» встреча ждала меня в больнице.

Естественно, я был возмущен изъятием текста, написал официальное заявление: если мне не вернут записи в течение десяти суток, положенных на цензуру, то я перейду на сухую голодовку, без воды и медикаментов. Больше недели человек жить без воды не может, поэтому мне самому было страшно: что если они не вернут книгу? На тот момент голодал я уже месяц, и вес мой составлял 80 кг, был очень низкий сахар в крови – около 3 ммоль/л, температура тела – около 35 градусов.

Как оказалось, в больнице на тот момент помимо меня голодало ещё пять человек. В соседней камере 729 отказывались принимать пищу трое заключённых: Алексей Магазинщиков с самым длительным сроком голодовки, Василий Ткачёв и Александр Кузмин. В 727-й голодала Татьяна Козлова, с 11 марта, то есть начала на неделю позже меня. Впоследствии присоединился москвич Александр Пробора.

Я посчитал любопытным и даже сенсационным тот факт, что в больнице «Матросской тишины» массовая голодовка. Шесть человек – довольно большое количество, чтобы сказать о том, что есть системные и массовые нарушения закона. Написал об этом в своих соцсетях, и мгновенно на это отреагировала «Независимая газета» и ещё ряд сайтов и порталов.

Больше всех я общался с Татьяной Козловой. Ей 36 лет, она бывший следователь МВД г.Москвы, уже осуждена Таганским судом на небольшой срок, высока вероятность, что в колонию её уже отправлять не будут, выйдет за отсиженное. Ей удалось отбиться от нескольких статей, приговор, вроде бы, только по ст.159 УК РФ. Про неё я много слышал, когда в прошлый раз, в сентябре 2018, лежал в этой больнице. Поговаривали, что она уже сумела продержаться в лечебном учреждении полгода за счёт несметного количества жалоб и своего бойцовского характера. Особой поддержки с воли у нее нет, только пожилой отец Анатолий и небольшой профсоюз. Даже на адвоката у неё не хватает денег. Страшно смотреть на ещё довольно молодую женщину, доведшую себя голодовкой до такого уровня, что если снимать фильм о концлагерях, то гримировать её не надо. Как, впрочем, меня и Магазинщикова. Таня Козлова, правда, как и Алексей, делает небольшие перерывы в голодовке, а потом опять отказывается от пищи.

Как сказала мне начальник всех тюремных больниц ФКУ МСЧ-77, Галина Тимчук, то больше всех непрерывно голодала украинка Надежда Савченко – 60 дней. После меня, так как этот разговор был уже на 70-й день моей протестной акции. Всего эта известная украинка с перерывами проголодала почти полгода и потеряла около 30 кг своего веса, очень серьёзно подорвав здоровье. Чуть позже я вернусь к истории Надежды, голодавшей в той же 727-й камере, что и я сейчас. Многие врачи и тюремщики вспоминают её в больнице - стержневой характер, простоту в общении. У Савченко уже отказывали многие органы, анализы были ужасные, и ей реально оставался один шаг до смерти. Правда, в отличие от меня, какое-то время она позволяла ставить себе капельницы, и впоследствии принимала искусственное питание «Нутрилон», как и Сенцов.

Алексей Магазинщиков отказывается от пищи за свою жену, чтобы с неё сняли претензии по его уголовному делу. Выглядит он очень страшно, с горбом, ходит с палочкой. Сказал, что в результате длительной голодовки ему удалили желчный пузырь. Местным арестантам Алексей знаком. Говорят, что он из измайловской группировки. Я спросил Магазинщикова:

– Алексей, ты правда из измайловских?

– Я неплохо знаю их всех уже очень давно, мы все вместе выросли, – обтекаемо ответил Магазинщиков.

Рассказывают, что он долго прятался от федерального розыска в Тайланде, потом решил приехать в Россию, когда всё успокоилось. В одной из центральных областей страны его остановили гаишники и, заметив разницу в правах и паспорте, напряглись. Начали разбираться. Алексей предложил им полмиллиона и разъехаться в разные стороны, но, услышав такую астрономическую цифру, полицейские сразу достали автоматы. Бывалые заключённые посчитали, что если бы инспекторам была предложена стандартная сумма, вроде 10-20 тысяч рублей, то можно было избежать столь трагичной развязки.

Следует заметить, что Алексея хорошо знают многие заключённые «Матросской тишины» из-за того, что одно время Магазинщиков был смотрящим по корпусу тубонар.

Василий Ткачёв просто оспаривал голодовкой несправедливый приговор. Александр Кузмин также жаловался на приговор. С его слов, его и его жену осудили за ограбление дома его тёщи на Рублёвке стоимостью 2 миллиона долларов. Однако он и супруга наоборот защищали дом от рейдерского захвата, и сама тёща, потерпевшая, полностью их поддерживает и считает защитниками, а не грабителями. В принципе, это логично, ведь мало какая мать захочет посадить свою дочь, какой бы имущественный спор не происходил.

Сидит Кузмин на спецах в Бутырской тюрьме. Очень доволен условиями содержания, там ему нравится даже больше, чем в больнице. Сам он из Воронежской области. На внешний вид как сказочный русский молодец, с окладистой бородой, вовсе не портящей его безупречный образ.

Последний примкнувший к голодающим – москвич лет тридцати, Александр Пробора, сидевший раньше в большом спеце «Матросской тишины», причем на пятом этаже, где Денис Тумаркин отремонтировал все камеры размером 14 квадратных метров, поставив шикарные двери. Правда, впоследствии его перевели в СИЗО «Капотня». Хотя оно и новое, но не нравится совершенно никому, кого ни спросишь. В «Капотню» арестантов уже почти набрали. Дорог там нет, и, вроде как, хотят там же сделать и свой суд, чтобы не таскать арестантов через всю Москву. Администрация СИЗО старается заполнять камеры узбеками и таджиками, чтобы завершить ремонт. Когда я спросил у Проборы, по какой статье он сидит, то услышал, что по педофилии. Интерес к его проблемам у меня сразу пропал. Я никого не осуждаю, но всё же есть что-то запредельное в этом, что даже убийство не кажется таким уж мерзким.

Когда я заехал в больницу и по вечерам не услышал привычное: «Жизнь ворам! Вечно! Бесконечно!», то спросил у соседей, почему так тихо вечером на централе?

– Новый положенец, ингуш Тимур Россомаха, установил новые правила, – ответили ребята. – Сказал, что можно кричать только два раза в месяц: 15 и 30 числа, якобы из-за введения нового закона: если ты называешься вором в законе или пропагандируешь, то за это получаешь срок.

Тимур Россомаха сидит в 134-й камере общего корпуса. Ему 30 с небольшим лет. На СИЗО-3 «Пресня» появился также новый положенец – чеченец Агабек. Тимур Россомаха прекратил практику сбора крупных сумм с сидельцев по 228-й и 159-й и многим другим традиционным статьям УК РФ . Теперь это делается только в разумных пределах, по возможности, от тысячи до трёх тысяч рублей. На эти деньги закупаются сигареты, чай, сахар, спички, разгонные телефоны самой простой модели. Тимур одобряет дороги. Мало того, пишет установки в виде маляв, да, собственно, и загоняет на время трубки разгонные, чтобы после звонков их возвращали назад.

***

8 марта в кабинет к врачам, вечером, после процедур пришёл начальник СИЗО Поздеев. Он всегда приходит в выходные дни, видимо, для того, чтобы было время поговорить о книгах. Сергея Леонидовича интересуют все тюремные романы, и мы подолгу обсуждаем стиль, правдоподобность и личность автора. Почему он не спешил в женский праздник поскорей отправиться домой, чтобы поздравить и развлечь свою жену? Под конец беседы задал вопрос:

– Как думаешь, наладится у тебя контакт со следствием?

– Все пути уже отрезаны. Ко всему прочему следователь даже не скрывает, что не принимает самостоятельных решений. Ткачёв и Алышев дают реальные указания. Есть кое-какие мысли у меня по этому поводу, как всегда, не мирные, а с точки зрения нападения. Пока я ещё выложил не всё, что у меня есть.

10 марта мои старшие дети, Маша и Санёк, посетили митинг за свободный интернет на проспекте Сахарова, где появились с плакатом «Шестун сидит за ролик на YouTube». Акция собрала 15 000 жителей Москвы и Подмосковья, а также внушительное количество федеральной прессы.

Моих детей все узнавали, особенно после видеообращения к Владимиру Путину, которое набрало 10 миллионов просмотров в интернете. Многие люди подходили к ним, фотографировались и выражали поддержку. Саша и Маша дали интервью почти всем присутствующим там телеканалам, в том числе иностранным.

После окончания митинга они беседовали с журналистами «Euronews», а Саша при этом развернул плакат в мою поддержку для кадра. В этот момент его схватили вооруженные сотрудники полиции или Росгвардии и повели в автозак, попутно ударили по почкам, впечатали головой в машину и пнули. В дальнейшем суд оштрафовал Сашу за нарушение правил проведения митинга, при этом в основу такого решения легли ложные показания сотрудника полиции, якобы мой сын что-то выкрикивал, хотя в интернете выложено несколько видеороликов с его задержанием, где видно, что он просто спокойно стоял, а на него налетели со спины и задержали.

На следующий день, 11 марта, у меня произошло событий больше, чем за всю предыдущую неделю. С утра на обходе хирург Борисов сказал, что я освобождён от судов, однако меня загнали в клетку на ВКС на какое-то заседание. Я надеялся, что начинается заседание Красногорского суда по иску Генеральной прокуратуры по конфискации всего имущества, где мне, конечно, хотелось участвовать и активно выступать, однако, я просидел в клетке четыре часа, а меня так и не соединили ни с каким судом и не говорили, связь по какому судебному заседанию мы ожидаем.

Я сильно нервничал не только из-за четырёхчасового ожидания неизвестно чего, но и по поводу увиденного мною следователя Писарева в кабинете у начальника больницы Савченко Елены Викторовны. Я незапланированно повернул к ней в кабинет - конвой просто не успел отреагировать, и увидел этих двух голубков, воркующих чуть ли не в обнимку. С первого взгляда было заметно полное взаимопонимание и рабское заискивание Елены Викторовны перед следователем СКР. Когда они увидели, что я зашёл в кабинет и застукал их, то оба съёжились и чуть под стол не полезли прятаться. Ещё не утих тот скандал с предыдущим начальником больницы Динаром Тагировичем Гайсиным и угрозами следователя Видюкова, что он выкинет меня из больницы и поселит в «Лефортово» с профессиональным бойцом-тяжеловесом, проходящим по делу о терроризме. Гайсин бил себя в грудь кулаком и утверждал, что он врач прежде всего, и никакой силовик не в состоянии на него повлиять, однако обманул меня и выгнал, как только ему указал следователь. Не помогли даже публикации в газетах, что ФСБ и СКР оказывают внепроцессуальное давление на врачей и тюрьму, ведь они не вправе вмешиваться в ход лечения и определять, с кем мне сидеть в камере.

На территорию больницы ни следователь, ни адвокат заходить не могут так же, как и в камеры к заключённым. Есть административный корпус, предназначенный для этого, но кто сейчас боится нарушений закона? Они это делают специально, демонстративно, чтобы подломить твою волю и указать на твою полную беспомощность. 6 марта они не вывели меня на ВКС, хотя я просил Мосгорсуд и говорил, что в любом состоянии готов выступить. Однако на важное заседание не приводят, а на второстепенные конвоируют, где я ещё и сижу часами в клетке. Уверен, что всё это делается специально. Не зря следователь Писарев каждый день ходит к нам в тюрьму, решая вопросы, как унизить и замучить меня.

Так вот, 11 марта, после четырёх часов бесплодного ожидания в клетке для ВКС я уже совсем озверел, и когда замначальника СИЗО по режиму майор Пьянков выпустил наружу в коридор, я начал громогласно выступать против него и других замов, собравшихся в коридоре.

– Тише, тише, Александр Вячеславович! – увещевали они меня, кивая на кабинет с приоткрытой дверью. – Там всё начальство ожидает.

Войдя туда, я сразу увидел председателя СПЧ Федотова, начальника УФСИН по г.Москве генерала Мороза в гражданском костюме, начальника СИЗО Поздеева, начальника МСЧ-77 Тимчук и ещё кучу офицеров ФСИН.

Как всегда, месседж Федотова был «сними голодовку», а я довольно настойчиво перечислил грубейшие нарушения в больнице, избиения в СИЗО 99/1, только что застуканных Савченко и Писарева и многое другое. Михаил Александрович слушал невнимательно, впрочем, как и Москалькова, ничего не записывал, но зато оживился, когда я спросил:

– Кто вам такие красивые галстуки подбирает? Жена?

– Нет, почему же! Я сам!

– Какая фирма?

– Я всегда покупают только «Hermes», – ответил мне председатель СПЧ.

Сергею Анатольевичу Морозу я рассказал про украденные вещи по прибытии из «Кремлёвского централа», про изъятые рукописные тексты и объявление сухой голодовки в связи с этим. Поговорив часа полтора, мы разошлись.

Затем ко мне в камеру зашли начальник МСЧ-77 Тимчук и начальник больницы Савченко. Конечно, я тут же поинтересовался у Елены Викторовны:

– А что делал в вашем рабочем кабинете следователь Писарев?

– Мы просто с ним познакомились, – игривым тоном ответила мне Савченко.

– Вам что, по 17 лет? Познакомились. Вам уже 50, наверное. Вы же не мальчик с девочкой, чтобы тут свидания устраивать. Кто выписал ему пропуск? Как он попал в режимное учреждение? Вы понимаете, что это называется «внепроцессуальное давление»?

Сразу после встречи с женщинами-медиками меня позвал на беседу прокурор Дмитриков Александр Михайлович. В течение двух часов он подробно записывал про голодовку, кражу и всё остальное. У него было искреннее желание разобраться, и это было заметно невооружённым взглядом. Только рано я радовался. Когда я его увидел недели через две, он даже разговаривать со мной не стал, видимо, получив инструкции от начальства, что Шестун для прокуроров – персона нон-грата.

Врачи не пускают меня сейчас на судебные заседания с доставкой в зал, только по ВКС из-за состояния здоровья, да и нет смысла, ведь у меня индивидуальный конвой и всё равно нет возможности для общения. После одного из таких сеансов связи, на выходе из суда, возле камеры, я встретил председателя ОНК Вадима Горшенина и члена ОНК Бориса Клина из ТАСС. Вадима Валерьевича я видел впервые, он произвёл впечатление творческого, интеллигентного человека. Среднего возраста, достаточно высокий, немного сутулый, в куртке-пилот и яркой, хотя уже и подзатёртой майке «Brioni».

Бориса Львовича считаю одним из самых честных и полезных для арестантов членов ОНК. Помимо его высокой эрудиции и наличия определённой смелости, а также того факта, что он пишет достаточно вольные публикации для одного из самых строгих информагентств – ТАСС, он ещё и невероятно обаятелен, с огромным желанием докопаться до истины. При всём том, что Борис Львович часто мне говорит разные неприятные вещи, рубит правду-матку, я абсолютно не обижаюсь и так же резко возражаю ему.

Вадим и Борис сразу набросились на меня, чтобы я прекратил заниматься глупостями и непременно начал есть. Аргументами стало, что последним, кто умер от голодовки, был Анатолий Марченко, в 80-х годах, когда уже Горбачёв пришёл к власти. Тогда этот известный диссидент проголодал 90 суток и уже начал выходить, получив гарантии, что всех политзаключённых выпустят из тюрем, но смерть всё-таки настигла его.

– Борис Львович, вы неправы. Только в этой больнице умерли двое из-за голодовки в последние 2-3 года, – парировал я. – Правда, диагноз одному поставили «сепсис», а другому – «отёк мозга».

Это в подробностях, даже с фамилиями умерших рассказал врач-эндоскопист Чингиз Шамаев, кумык из Хасавюрта. Да, собственное, и не только он, а многие тюремщики.

К сожалению гражданское общество не считает голодовки опасными для здоровья, а больше – политическим фарсом. В сухом остатке решили с Горшениным и Клином попросить СИЗО вернуть мне мои рукописные тексты, чтобы не уходить на сухую голодовку. Тексты вернули. За это Вадиму и Борису огромный респект. К тому же Борис Львович написал большой текст про голодовку, где опять привёл аналогии данной акции Марченко и моей, что для меня весьма почётно. Марченко – народный герой среди интеллигенции 80-х и 90-х годов. Да и для меня он является символом эпохи наряду с Солженицыным, Гинзбург, Сахаровым. Вадим Горшенин тут же написал статью о моей голодовке на своём сайте Правда.ру. Несмотря на его заключение, что в случае моей смерти это будет уход от ответственности и признание своей вины, я всё равно считаю полезной его публикацию, как, впрочем, и сам приход.

Впрочем, на следующий же день Поздеев собрал комиссию и вынес мне два выговора, наказал очередным карцером.

– Вы упали в моих глазах, – в заключении сказал я Поздееву, понимая, что это, разумеется, не его инициатива.

Вот цена прихода ключевых правозащитников. Сидят рядом с нами, слушают про нарушения со стороны тюрьмы, обещают исправить, а как только они уходят, на пустом месте делают выговоры и бросают в карцер.

***

Меня всегда сопровождали три сотрудника ФСИН, хотя с остальными заключёнными всё наоборот: один тюремщик водит иногда и по 20 арестантов, а так – 4-5 в среднем. Когда я сижу с адвокатам или в клетке суда на ВКС, то рядом со мной сидят трое дежурных, снимают на свои видеорегистраторы все мои малейшие действия. Теперь вот добавили мне ещё и спецназ ФСИН, одетый в чёрную экипировку, с большим набором спецсредств. Эти высокие, накаченные ребята живут в двух соседних камерах – 726-й и 728-й, а я - в 727-й. Они неотрывно следят за монитором, и все мои передвижения возможны только в их присутствии.

Рядом сидит серийный киллер, убивший 40 человек, но его не охраняют. Я настолько опасен тем, что пишу статьи о коррупции в высших эшелонах власти, разоблачаю ФСБ и Генпрокуратуру, что они впервые в России изъяли имущество даже у юридических лиц, где я никогда не являлся учредителем. Это прецедент! До меня ни к кому таких мер по конфискации не применялось. Мало того, меня ещё и оболгали на всех центральных телеканалах больше, чем губернаторов, олигархов или министров. Представьте себе, что мне до сих пор не верится в реальность происходящего, как будто это страшный сон, а я вот-вот проснусь. Изъять дом у пятерых детей, выкинуть их на улицу, пренебрегая несколькими законами, защищающими детей, попутно конфисковать всё у бабушек, дедушек, братьев, сестёр – это уже совсем за гранью самого страшного зла. Осталось только убить их или сжечь в печи, как это делали фашисты. У меня не укладывается в голове, зачем государство затрачивает такие массовые усилия на мой пресс? Ведь я слишком мелок для такой кампании.

Помимо страшных новостей очень много пришло и радостных событий об освобождении людей, к чему я считаюсь сопричастным. Гейлен Грандстафф, американец, мой ровесник, качок, удивительно добрый, творческий человек – на свободе. Я, наверное, радовался больше, чем он сам или его русская жена. Он был настолько мил и совершенно неприспособлен к нашей суровой действительности: рисовал мишек, увлекался выращиванием фиалок… Представительница Фемиды Солнцевского суда вернула в прокуратуру уголовное дело, усмотрев там множество нарушений, и освободила Гейлена в зале суда. Такого развития событий никто не ожидал. Гейлен Грандстафф сказал очень много тёплых слов обо мне в интервью одной из газет: «Я не встречал в тюрьмах России человека, подобного Шестуну, который беспокоится за чужие уголовные дела больше, чем за свои. Его обвинение основано на пустых фактах, чтобы снять его с должности». Примерно такие слова сказал этот милый американец, видимо, в знак благодарности за то, что я писал две статьи о нём на русском и английском языках, причём из русских газет это печаталось в «Новой газете», а из британских – в «The Times».

Вышел под домашний арест Вадим Варшавский. Его яркий случай, когда он сходил «по большому» прямо в клетке зала Тверского суда на судебном заседании, я описывал в своих публикациях.

Освобождён и Вадим Балясный, 200-килограммовый великан с больными ногами и доброй душой. Ещё в своей первой публикации из «Водника» я писал, что его-то уж совсем незачем держать в тюрьме. Его поставка топлива кораблям в Крыму была совершенно открытой. Качество поставляемого дизеля не соответствовало контракту, но он открыто писал об этом в договоре и получал меньшую цену. Иными словами, его дело не может являться уголовным. Такие случаи разбирает арбитражный суд.

***

19 марта опять пришёл Михаил Федотов, генерал ФСИН Мороз, Андрей Бабушкин, Тимчук, Савченко, все замы Поздеева. Совещание длилось четыре часа. Я посетовал, что в камере нет телевизора, и я не могу смотреть блистательные репортажи Куренного из Генпрокуратуры, который сам ездил по району и снимал с центральными телеканалами «мои дома, машины турбазы, магазины» и так далее. Куренной пришёл работать из «Единой России», где специализировался на чёрном пиаре.

Михаил Александрович пообещал привезти телевизор с дачи и привёз-таки! Теперь я могу смотреть помимо опусов Генпрокуратуры новости телеканала «Euronews». Низкий поклон Михаилу Александровичу за его гуманизм и заботу о заключённых.

Суды по ВКС в больнице идут у меня почти каждый день в будни, поэтому я, как правило, с утра выхожу из камеры и возвращаюсь уже ближе к ночи. Помимо судов хожу на допросы к следователям, правозащитникам, генералам и прочим начальникам. Даже прилечь днём на часок не получается, а у меня ведь уже большой срок голодания, и организм ослаблен. Так вот, сразу после очередного суда по ВКС меня пригласили к следователю Алёне Гришиной из преображенского отдела СКР по факту моего избиения в «Кремлёвском централе» двадцатью космонавтами с резиновыми дубинками. Алёна – молодой следователь, ей около 30 лет, расспрашивала меня не очень заинтересованно. Поэтому я спросил:

– Откажете в возбуждении уголовного дела?

– Как начальство прикажет, так и будет, – честно ответила мне следователь Гришина, хотя по закону она абсолютно самостоятельное лицо. Разумеется, впоследствии Алёна вынесла постановление об отказе, которое мы, конечно, обжалуем и отменим ещё не один раз.

Пришли новости из Серпухова, что ФСБ и СКР продолжает обыски, особенно усердствует по журналистам и публичным политикам, поддерживающим Шестуна. Очень жёстко обыскивали редактора портала OKA.FM Диму Староверова, который много пишет о моём деле. Как всегда, с масками, автоматами в 6 утра ворвались в квартиру к нему и, вытащив его голого из кровати, традиционно положили лицом в пол. Непробиваемый Дима просто заснул, а следователям даже пришлось прикрыть его. В дальнейшем силовики оспорили приватизацию его квартиры в суде. Суд, конечно, вынес решение, необходимое ФСБ, лишив его жилья.

Не менее трагично развивались маски-шоу у главного редактора газеты «Ока-инфо». Отец у него недавно умер, и они третировали престарелую бабушку, а мать даже забрали в ФСБ на допрос. У Дениса же отобрали загранпаспорт и все остальные документы.

Генерал-миллиардер Дорофеев, конечно, полноценно отрабатывает мусорные деньги Воробьева и уголовных авторитетов, хозяйничающих на подмосковных свалках. Отряд примерно из 100 человек уже полгода не вылезает из Серпуховского района и ещё немного работает в Клину и Волоколамске.

Жёсткие обыски были проведены в эти дни и у Николая и Геннадия Дижуров. Николай достаточно резко критикует Воробьёва и его злостную деятельность по разрушению местного самоуправления, частенько указывает на яркие коррупционные факты команды молодого губернатора.

***

21 марта меня в который раз просто не вызывают на заседание Красногорского суда по иску Генеральной прокуратуры к Шестуну о конфискации его имущества. Просто проводят без меня и даже не заморачиваются. Серпуховский суд отказывается проводить у себя, хотя так положено по закону. Мы все просили Чеховский, Протвинский или Пущинский суд, но подмосковная Фемида показала нам фигуру из трёх пальцев, указав перстом на наиболее «приближенный» Красногорский суд.

Когда решение о подсудности принималось Мособлсудом, меня даже не отвели на ВКС, зато вечером следователь хотел отвести меня на очную ставку. Я прошу её уже более полугода, однако почему мне её назначают на ночь глядя? К тому же я нахожусь на 43-м дне голодовки и значительно ослаб.

На следующее утро, впрочем, у меня состоялась очная ставка с Женей Слухаем в следственном кабинете, причём меня посадили в клетку, что обычно не делается. Видимо, чтобы унизить моё достоинство и показать Евгению, кто здесь хозяин. Я спросил:

– Зачем в клетку? Я не собираюсь бросаться на него. Тем более я неплохо отношусь к нему и не вижу причин для изоляции.

– Посмотрим! – хитро улыбнулся Видюков.

С первых секунд захода Слухая в кабинет, я понял, что он изменил показания, данные ранее, и не один раз. Даже уже в время возбуждённого уголовного дела Женя рассказывал следователю всё как было на самом деле. Теперь же Евгений Викторович прошёл, не поздоровавшись со мной, хотя я приветствовал его. Мало того, он сел, вывернувшись так, чтобы не смотреть на меня. На его потемневшем лице была смесь тяжести от данной процедуры и даже некой брезгливости.

– Женя, не беспокойся. Говори, что тебя просит следователь. Всё равно твои показания уже ничего не изменят. Я уже всё равно смертник, хоть ты живи нормально, воспитывай ребёнка.

Это немного расслабило его, хотя до конца он был сгруппирован, как ёжик с выпученными иголками во время потенциальной угрозы. Очная ставка длилась восемь часов, и после этого ещё планировалась беседа с Сергеем Соколовым, но я сказал, что это уже перебор, давайте другой день.

Как всегда, я вернулся в камеру уже после отбоя. И так почти каждый день. Хорошо, что мне обедать и ужинать не надо – я на голодовке, а так всё пропускал бы регулярно.

***

23 марта я опять вышел из камеры с утра, а зашёл обратно уже за полночь. В тот вечер я был сильно расстроен, потому что, как я и предполагал, ЦИК запретил передачу мандата умершего Жореса Алфёрова Павлу Грудинину. Я был уверен в таком исходе и ранее, когда другой мой знакомый, Борис Иванюженков, подал в суд, как только КПРФ приняла решение о передаче мандата директору ЗАО «Совхоз имени Ленина». Боря не стал бы без согласования с Яриным, Лалакиным и Воробьёвым устраивать подобные демарши. Думаю, ему хватило несогласованной кампании в Госдуму по нашему одномандатному округу, когда он в пух и прах проиграл Олейникову. Впрочем, Михаил Михайлович Кузнецов, руководитель администрации губернатора, маг и волшебник покруче Чурова, никогда не скрывал, что может сделать любой результат с любым кандидатом. Ну, не могут Кириенко и Ярин простить Грудинину второго места во время кампании. Даже сейчас Павел Николаевич опережает опытного пиарщика Сергея Шойгу и прочно держит рейтинг вслед за президентом России. Конечно же, с огромным отрывом, но всё же серебро хоть и почётное, но скорее опасное для него.

Противно, что Элла Памфилова, всегда бьющая в грудь со словами о своей кристальной чистоте, давно уже потеряла политическую девственность, что я на своей шкуре прочувствовал ещё год назад. Тогда Элла Александровна топала ножками:

– Никто не может помешать Шестуну в избирательной кампании!

Но как только получила команду из Кремля, тут же вся её принципиальность ушла, как вода в песок. Меня же для подстраховки перевели в «Лефортово», чтобы наверняка замуровать и лишить любой возможности не только участия в выборах, но и даже консультации моей супруги, которую так же бесцеремонно сняли по суду. Но Элла Памфилова этого как бы не заметила.

Я стал намного больше уважать Зюганова, Кашина, Рашкина, которые не боятся защищать своего опального товарища Павла Грудинина – человека действительно очень яркого, работоспособного и весьма талантливого руководителя. Я уже не говорю про ораторское мастерство директора ЗАО «Совхоз имени Ленина». Такие люди – штучный товар. Этот человек способен чётко и ясно выразить свою мысль, а главное – коротко, но фундаментально. Жалко, если его выдавят из России, как и многих способных предпринимателей, учёных, политиков лишают своей Родины. Принцип простой: не нравятся местные порядки – вали за кордон. Даже мне по сути давали такую возможность, несмотря на жесточайший ролик на YouTube про Ткачёва и Ярина с Воробьёвым. Как только хватило наглости члену ЦИК Евгению Шевченко цитировать Ленина! «Честность в политике – есть результат силы. Лицемерие – результат слабости». Эти слова Шевченко надо было адресовать своему начальнику Элле Памфиловой. Вот тогда бы выстрел был в десятку.

Как в народе говорится, беда не приходит одна. Почуяв слабину, волчья стая стала окружать подраненного Грудинина. Преуспевающее предприятие кандидата в президенты заинтересовало подмосковные власти и их подельников. Павел Грудинин и его «Совхоз имени Ленина» подверглись рейдерской атаке со стороны губернатора Воробьёва и уголовного авторитета, уроженца Западной Украины, Владимира Палихаты. Правильно, что Грудинин переходит под московскую юрисдикцию, так как подмосковные суды и прокуроры угробят его сельхозпредприятие, ведь земля в Ленинском районе нужна компании брата губернатора «Самолёт» под многоэтажную застройку, в том числе, и для продолжения построенного им огромного микрорайона «Пригород Лесное». Семейка Воробьёвых продала там квартиры с хорошей прибылью, но о транспортной доступности не подумала. Новосёлы теперь мучаются в пробках, и решить эти проблемы с застройщиком без земли «Совхоза имени Ленина» почти что невозможно. Покупать они, конечно, не привыкли, как и всё семейство воробьиных. Они предпочитают воровать, что является характерной чертой этой примитивной птички.

Боюсь, как бы Павлу Грудинину не оказаться в «Кремлёвском централе» или «Лефортово» с его вторым местом. Активы его Воробьёв с генералом-миллиардером Дорофеевым уже активно экспроприируют с помощью ручных судов и родственников-прокуроров. Ломать не строить. Взять всё и поделить – принцип нынешних хозяев жизни, взятых у Шарикова.

Достойный партнёр у губернатора – рейдер №1 в России Владимир Палихата, хорошо знакомый мне по столкновению с моим знакомым Алексеем Душутиным и адвокатом Андреем Гривцовым. Мой защитник, будучи следователем СКР, вёл уголовное дело в отношении Нестеренко и Палихаты, захвативших здание НИИ эластомерных материалов стоимостью более миллиарда рублей, но сам оказался за решёткой. На мою просьбу рассказать что-нибудь о феномене рейдера №1 всегда словоохотливый Андрей Гривцов вдруг побледнел и сказал:

– Ни слова не скажу. Не хочу получить водопроводной трубой по голове.

Впрочем, рассказ Алексея Душутина о Владимире Палихате не сильно отличался от мнения Андрея. Он-то ведь тоже загремел в тюрьму и до этого вместе со своей супругой, защищая свой ЦКБ «Связь» от захвата, были избиты неизвестными металлической арматурой. Сейчас Алексей Душутин, заплатив взятку следователям, вышел под домашний арест после нескольких лет заключения и, прихватив своих престарелых родителей, скрылся в Канаде. Когда Душутина посадили в тюрьму, то мама Алексея часто звонила мне и просила помощи. Я-то, как мог, утешал её, но помочь реально не был в силах.

В начале 2000-х годов Палихата познакомился со вдовой Собчака, Людмилой Нарусовой, и лидером Тамбовской группировки Владимиром Барсуковым, съехавшим не так давно с «Кремлёвского централа» в другой изолятор.

Перечислять список захваченных предприятий этим рейдером нет никакого смысла. Речь не о нём. Главные герои всё же – Воробьёв и Грудинин в этой истории. Думаю, всем понятно, что губернатор – герой отрицательный, ну, а Грудинин, конечно, положительный. Хотя ничего абсолютного в жизни не бывает, на чёрных и белых одеяниях тоже есть пятна.

Более безболезненно закончил своё общение с Палихатой мой давний знакомый, экс-глава Олимпийского комитета России Леонид Тягачёв, который вместе с Александром Слесаревым забрал у предпринимателя Игоря Захарова универмаг «Москва», принадлежавший ему на правах собственности. В результате Игорь Захаров был арестован по заказному делу, после чего Палихата захватил здание универмага. Интересно, что часть денег от продажи «Москвы» осела в общаке Таганской ОПГ, лидеры которой, Жирноклеев и Рабинович, заехали при мне в соседнюю камеру в СИЗО 99/1. Ну, а Леонид Тягачёв в результате этой истории вышел с репутационными потерями из-за проблем в «Содбизнесбанке» при выводе Слесаревым оттуда активов. В октябре 2005 года Слесарев, его жена и несовершеннолетняя дочь погибли от пуль киллера. У Владимира Палихаты же после захвата универмага «Москва» авторитета и денег только прибавилось.

***

23 марта начальник УФСИН по Москве генерал Мороз в третий раз за последние две недели посетил меня в СИЗО. Честно говоря, я удивлён таким вниманием к моей скромной персоне. Совещание посвящается только моим проблемам и проходят в среднем по четыре часа с присутствием 20-30 начальников разного калибра. В 19:30 я уже сидел за длинным столом в приёмной Поздеева. В камеру я зашёл после встречи в 23:55. Мне-то, конечно, не жалко субботний вечер, я-то всё равно в тюрьме, но у каждого ведь есть свои жёны и мужья, чтобы жертвовать своим временем ради какого-то Шестуна.

Сергей Анатольевич Мороз заставил всех вести протокол, чтобы можно было поставить исполнителя и сроки исправления озвученных нарушений. На встрече традиционно присутствовали все замы начальника СИЗО (Поздеев был в отпуске), начальник МСЧ-77 Тимчук, начальник больницы Савченко, оперативники, режимники, цензоры. Разбирали досконально всё, вплоть до самых мелочей. Например, почему запрещено со мной общаться Анне Каретниковой? Хотя она давно по секрету сказала мне, что приказ не подходить ко мне идёт выше, чем от Мороза. Напомнил свою просьбу о замене камеры на 727 c огромным окном. Потребовал отдать заблокированные цензорами и следователями ФСИН-письма от родных, вернуть украденные вещи, отдать посылки со склада, которые не могу получить месяцами, книги, лекарства. Пожаловался, что восемь месяцев следователь не проявлял активной деятельности. В частности, сколько бы я ни требовал очных ставок, всё время получал отказ. Когда же у меня 45-й день голодания, то назначает по семь штук подряд, что даже для здорового человека тяжело.

Галина Викторовна Тимчук подробно рассказала о технологии снятия с голодовки украинки Надежды Савченко: капельницы три дня, потом кисель пустой, потом кисель с фруктовой добавкой, потом рисовый отвар без риса и так далее. Меня вполне устроила эта технология, осталось только одно маленькое «но»: выполнение требований. Хотя бы гарантийного письма генерала Мороза о моём лечении в Бакулева.

В этот вечер забрали Борю Фомина, нашего соседа, вроде как, на этап на зону. Он нервничал, потому что боялся, что его вернут из-за очной ставки, которую запланировал следователь. Сейчас во ФСИН хорошая практика: с целью экономии на перевозке заключённых селят на зону рядом с их местом проживания. Родным арестанта это тоже очень удобно, но всё равно столыпинские вагоны остались, и человек может застрять в пересыльных тюрьмах по несколько месяцев, причём родные не знают, где находится их близкий человек. Пересыльные тюрьмы – это отдельный рассказ. Есть такие ужасные, что даже ушам своим верить не хочется, когда тебе рассказывают очевидцы про грязь, пытки, издевательства, отсутствие белья, бани, питания – волосы на голове дыбом встают, когда слушаешь, как иногда встревает заключённый. Впрочем, большинство добирается без особых приключений. При этом все признают, что этап на зону – худшая часть тюремного квеста. Лучше я отдельно опишу несколько рассказов очевидцев.

Через пару дней я увидел Борю Фомина в адвокатских кабинетах. Значит, он или на больнице (он болен диабетом 1 типа, инсулинозависимый), или на каком-нибудь другом корпусе «Матросской тишины». Поговорить с ним не удалось, но я ещё несколько раз видел его в следственных кабинетах.

25 марта у меня отменили очередной суд по ВКС из-за болезни адвоката Соболева. Следом пришёл следователь по особо важным делам Военного следственного управления СКР по г.Москве Антон Ластовский. Я писал заявление о вымогательстве у меня денег сотрудниками 6-й службы УСБ ФСБ РФ через почту СИЗО 99/1 и для подстраховки просил адвокатов отправить электронное письмо такого же содержания в военную прокуратуру и ВСУ СК РФ.

Как я уже писал, «Кремлёвский централ» под полным контролем сотрудников ФСБ и является её структурной единицей по сути. А ворон ворону глаз не выклюет. Когда Антон начал мой опрос, то я обратил внимание, что у него зафиксировано именно электронное обращение. Не зря я подстраховался от хитрости Подреза. Я подтвердил все данные мною ранее письменные показания.

Антон Сергеевич Ластовский – темноволосый молодой человек примерно 35 лет на вид, по поведению очень сдержанный. Очевидно, что особой прыти он не проявил, но заявление есть, и следователь обязан его отработать. Через месяц пришлось его вызвать в военный суд, и там требовать отчёт о проделанной работе в присутствии военного прокурора.

9-е УСБ ФСБ уже давно начало серьёзно работать по моим заявлениям, и уже есть первые серьёзные результаты.

 ***

24 марта прошла уже четвёртая встреча с генералом ФСИН Морозом Сергеем Анатольевичем за nhb недели моего пребывания в больнице и вторая с Татьяной Потяевой, Уполномоченной по правам человека в г.Москве. Я пожаловался на заморозку ФСИН-писем и на Красногорский суд, хотя и Мороз, и Потяева имеют полномочия только по Москве. Обещали, вроде, поговорить с Катей Семёновой, которая по Подмосковью, но, конечно, эта воробьёвская девушка пальцем не шевельнёт без его приказа.

На встрече сказали, что Федотов сделал запросы на Чайку, Бастрыкина, в Красногорский суд, Кориненко. Ответы, правда, меня совсем не впечатлили. Всё законно и обоснованно, зато подписи первых лиц, а не начальников отделов. Я сказал, что голодать не брошу, пока не будет каких-то очевидных результатов по моим требованиям, на что Тимчук Галина Викторовна сказала:

– Александр Вячеславович, вы можете не заметить ту границу, за которой пути назад уже не будет.

26 марта я впервые попал на заседание Красногорского суда. Было очень много телекамер, журналистов, и пока заседание не началось по ВКС, я сказал про месть Чайки за сыновей, игорное дело, Абросимова, про месть Воробьёва и его бизнес, про 20-ю статью Конвенции ООН, которую Россия не ратифицировала. Что это – чистый заказ. Я – единственный чиновник, который показывал свой доход и расход на строительство дома в декларациях.

С самого начала судья Потапова начала жестить, отклонять все ходатайства и мой отвод ей, разумеется. За 10 секунд отказали в ходатайствах банку ВТБ, Игоря Шестуна лишили слова. Когда адвокат Огородников чем-то возмутился – сразу удалили из зала. Я и двух слов не успел сказать, как и меня отключили от ВКС. Адвокат Соболев был на больничном.

После Красногорского суда ко мне пришли адвокаты Гривцов и Малюкин и сказали, что хорошо сказал Гудков на «Эхе Москвы», как Шестун боролся со свалкой, а попал за решётку.

***

27 марта у Юли был день рождения. Жаль, что в такой день я не мог быть рядом с ней и сказать ей, как много она для меня значит, как я её люблю, поблагодарить за прекрасных детей. Много лет я не мог запомнить дату её рождения, пока Юля не начала ставить заветную цифру как код на мой чемодан в поездках. Запомнил-таки.

Меня, наконец, перевели из 726-й в 727-ю камеру, о чем я просил  генерала Мороза, ведь она намного больше по размеру, раза в полтора, тут более широкое окно, стол пошире и длиннее, но самое главное – она очень светлая. Писать и читать в ней – одно удовольствие, особенно писать на таком столе при ярком свете.

Андрея Сергеева, как назло, увезли на суд, и я перебирался без его помощи. Правда, режимники, курирующие меня, хотя должны бы всю больницу, – Михаил Каренович и Андрей Владимирович – полностью помогли вплоть до того, что сами переносили мои вещи, да ещё и хозотряд привлекли.

Саша Черкасов помыл все стены и полы раствором с хлоркой. Саша из Орехово-Зуево открутил решётки на окнах, чтобы можно было помыть стёкла, что было сделано ими на высшем уровне. Виталик поменял сантехнику и заклеил герметиком швы. Просверлили все необходимые дырки, закрепили и отремонтировали холодильник, сделали радио с регулировкой громкости, а не как у всех, без регулятора. Даже с такой масштабной помощью я так устал, что просто не мог физически пойти на прогулку.

Дочка Маша в этот день передала посылку с вещами. Когда я её открыл, то запах туалетной воды «Dior Homme» наполнил камеру. Так приятно, что Юля догадалась побрызгать вещи. Пахнет волей и домом. В тюрьме нельзя держать спиртосодержащие парфюмерные изделия. Запах они запретить не могут, к счастью.

Когда Маша была на передаче в СИЗО, то там пообщалась с родителями политических арестантов, создавших оппозиционный «Чёрный блок», прямо критикующий действующую власть. Так вот, Маша написала, что родители и их дети, конечно, относятся ко мне с большим уважением, всё читают. Участник «Чёрного блока» Владимир Ратников увидел, как я воспитываю судей на ВКС, и тоже теперь толкает речи на судебных заседаниях. К слову, все родственники в тюрьмах с особым уважением и любовью относятся друг к другу, как люди, попавшие в общую беду.

В этот день арестовали экс-министра открытого правительства Михаила Абызова по ст.210 УК РФ – «Преступное сообщество», с которым я накоротке однажды пообщался на «Пионерских чтениях» у Андрея Колесникова. Опять задерживают бывших руководителей, очевидно не самых влиятельных и не самых богатых, мягко говоря. Повторно, после Улюкаева, из окружения председателя правительства РФ Медведева. Кому-то из крутых перешёл дорогу где-то. А может, просто чтобы лишний раз показать Медведеву его место. Уже давным-давно подобные аресты не имеют эффекта и популярности у населения. Все всё уже давным-давно понимают. Скорее, это сигнал элите.

***

...Мои доводы в суде были железобетонны. Согласно записям в трудовой книжке и данных из налоговой инспекции, с 1991 по конец 2003 года я занимал руководящие должности в коммерческих организациях. Согласно справки государственной налоговой инспекции по г.Серпухову №737 от 28.01.1998, Шестун А.В. занимается предпринимательской деятельностью с 07.02.1992 года. Его доход, например, за 1995 год составлял 88 650 000 рублей. За 1996 год – 41 990 000 рублей. Чего вполне хватало в те годы на постройку моего дома.

Прокуратура врала на заседании, с которого меня просто изгнали, отключив ВКС, но имея статью «Коммерсанта», я прошёлся по доводам обвинения.

«У Шестуна была старенькая машина «Volvo», маленький убыточный магазинчик и полуразрушенный домик». Как же можно так нагло лгать государеву оку? У меня новейший «Volvo S70», купленный в салоне «Независимость», у официального дилера, когда этой машины даже там не было, она была только на картинках и поставлялась прямо с завода в Швеции и стоила 50 тысяч долларов США. Магазин «Браво» был самым крупным магазином отделочных материалов с самым большим оборотом, а Шестун был его единоличным владельцем, как и базы металлопроката на железнодорожной станции «Серпухов-2» с крупнейшим оборотом металла в Серпухове. Дом Шестуна площадью 400 квадратных метров был построен в начале 90-х годов, за 10 лет до того, как Шестун стал главой Серпуховского района. Я единственный в Подмосковье, у кого указаны все доходы и траты на строительство своего дома в налоговой декларации. Понятно, судья Потапова это слушать не хотела. Видимо, поэтому трансляция прервалась, хотя само заседание длилось до вечера.

После суда сходил на УЗИ почек, желчного пузыря, и врачи сделали вывод о наличии обширного сладжа и необходимости в будущем холецистэктомии – удаления желчного пузыря, так как оттуда камни, как из почек, не достают. Всё это, конечно, из-за длительной голодовки. На тот день, 30 марта, шёл 50-й день отказа от пищи. Впоследствии камни сформируются у меня уже и в почках.

***

29 марта, с утра, во время прогулке шел очень крупный снег, и я даже не помню в своей жизни таких крупных снежинок. Как в кинотеатре 3D. Потом очная ставка со своим бывшим заместителем Сергеем Соколовым. Лицо у Сергея очень изменилось. Оно стало одутловатым, как у алкоголика. Спросил его про занятия спортом.

– Не занимаюсь, некогда.

Разговор был доброжелательный, но Соколов так же, как и Слухай, изменил свои показания в худшую сторону, конечно. Я никого не виню. Считаю, что постановление Сергея законно, и понимаю, что наговорил он так, чтобы не сесть в тюрьму.

В последний день марта ярко светило солнце на улице, было +12, и в тот день проходили выборы на Украине. Я был уверен, что в финал выйдут Тимошенко с Зеленским, но Украина выдала сюрприз: оказалось, что Порошенко обогнал Юлю, и теперь без вариантов будет новый молодой президент. Действующий президент в условиях полной демократии при таких потерях экономики выиграть не может. Неважно, даже если трудности были объективными.

Узнал, что председатель общественного комитета «Свободу Шестуну» Влада Русина и Рашит Шидаков, защитник экологии из Клина, начали голодовку в мою поддержку. Правда, продержались они 5 дней, но зато это самые сложные дни. Влада говорит, что каждый день у неё начинало болеть что-то новое. «Просто непонятно, как Вы терпите столько времени», – писала она.

Профессор Соловей, пока ещё завкафедры МГИМО, очередной раз написал у себя в Фэйсбуке статью обо мне – «Запланированное убийство». Его процитировало «Эхо Москвы» и другие СМИ. На этой же замечательной радиостанции Гудков очень ярко выступал в мою защиту.

***

В Красногорском суде мне удалось участвовать только 5-10% времени от заседаний. Судье Потаповой и следователю с прокурором заранее все согласовано на самом верху. И всё будет в одну калитку. Да мы другого и не ждали.

На предпоследнем заседании я довольно подробно рассказал о своей предпринимательской деятельности, учёбе в институте, первых больших заработках в Костроме, как приехал в Серпухов, пришёл в отдел кадров ХБК «Красный текстильщик» в кожаном плаще, французском костюме, собольей шапке. Выпендрился, что квартиру мне не дали, положенную по распределению.

Возмущался в суде, почему нет ни одного свидетеля обвинения:

– Если они говорят, что земельные участки не наши, то почему у них оставляют дорогие машины, квартиры, богатые дома? Что за предвзятый подход? Если они считаются аффилированными лицами Шестуну, то тогда давайте уж у них всё конфискуем! Почему, ваша честь, вы полностью доверяете свидетелям прокуратуры, которые даже не пришли ни разу. Мы бы задали вопросы! А наши свидетели, собственники имущества, которые сидят в зале, вы им не верите!

Земельные участки сегодня – пассив из-за высокой кадастровой стоимости. За них приходится платить огромные налоги. Участки арестованы, да и вообще нет сделок по земле – неликвид. Конечно, после угроз ФСБ к тому же, люди отказываются. Но ведь пострадает бюджет, лишится налогов. А продать вновь вряд ли у них получится. Прокуратура наносит вред государству и бизнесу своими действиями, прикрываясь пользой для России. Лишний раз подчеркну, что моих доходов во время предпринимательской деятельности, официальных, хватит 10 раз перекрыть все мои расходы.

На выходе с ВКС, во время перерыва в судебном заседании, я встретил бродягу Анвара из 6-го спеца. Он оказался очень высоким, закаченным, с большой, ухоженной бородой, больше похожим на чеченца. Он начал говорить мне тёплые слова поддержки. Я его спрашиваю:

– Ты кто?

– Анвар, – отвечает он.

Я даже примерно представить не мог его внешний вид. Я ведь разговаривал-то с ним только через стену. Обычно таджики редко бывают такими крупными, если только памирцы, пуштуны. Мы обнялись с ним, я поблагодарил его за слова поддержки, попросил передать всему 6-му спецкорпусу от меня привет, особенно Рамзану Цицулаеву и Паше Марущаку.

Вернувшись на ВКС с Красногорским судом, я был впечатлён речами ответчиков – аффилированных, по мнению прокуратуры, лиц. Впечатлили речи Одинокова, Каландарова. Особенно ярко выступили адвокат Роман Кан, представлющий бизнесмена из Бангладеша Саттара Миа, и адвокат Игорь Огородников.

Роман Кан был в дорогом костюме, холёный, ярко возмущался:

– Как миллиардер Саттар Миа, известный в всём мире, может быть аффилирован Шестуну? Что у вас за отношение такое к международному праву?

Роман перечислил инвестиционные вложения своего доверителя по всему миру.

Но особенно в прениях меня впечатлило следующее высказывание адвоката Игоря Огородоникова:

– Шестун выбрал активную защиту, а действия Генпрокуратуры, ФСБ и СКР похожи на уничтожение всей материальной базы, способствующей ему в этом. Но так ведут себя только с особо опасными террористами.

За это Огородникову лживый прокурор Тюкавкин сделал замечание, но судья Потапова особо не отреагировала. Игорь ещё жёстче продолжил:

– Не затыкайте мне рот, ваша честь! Не открывайте ящик Пандоры! По показаниям третьих лиц не отбирайте имущество, ведь вас самих это может коснуться, как министра у Сталина, предложившего жестокие репрессии и самого оказавшегося одним из первых казнённых по наговору.

Толку от этих красивых речей мало, ведь судья Потапова очевидно не принимает решение сама, как, впрочем, и председатель Красногорского суда.

АПРЕЛЬ 2019

6 апреля пришли две новости. Первая – о суде присяжных над Тишинёвым, который погостил у нас в камере одну ночь и был уверен, что его оправдают. В 60 лет сидеть в тюрьме очень тяжело, но одного голоса ему не хватило. Вроде как ему теперь грозит 18 лет за убийство. Вторая – про Сергея Щипанцева, который сидит с Колей Павлиновым в одной камере в «Кремлёвском централе», он тоже был уверен в своей победе. Суд присяжных Бабушкинского суда оправдал его по двум эпизодам, а по третьему – взятка фельдшеру в СИЗО-4 – признал Сергея по кличке Малыш виновным. По данному эпизоду он получил пять лет колонии, а с учётом отсиженного уже осенью может выйти по УДО. Прокуратура будет обжаловать это решение, чтобы добиваться большего срока и по другим эпизодам.

Малыш уже давно сидит во Владимирской колонии, ранее он был смотрящим в самом крупном СИЗО Москвы «Медведково» вместе с Афоней, который сидел у нас на 6-м спецу «Матросской тишины». Эти ужасы, про которые писали члены ОНК и уважаемая Елена Масюк из «Новой газеты» совершенно не вяжутся с тем, что я видел и слышал о них. Положенцем в то время в СИЗО-4 был Рожок, а Малыш и Афоня, вроде как, выбивали деньги из заключённых. В любом случае, суд присяжных – это единственная отдушина в нашем конвейерном правосудии, которое сегодня даже язык не поднимается так назвать. Обвинительный уклон в 99,9% приговоров по липовым доказательствам прокуроров и следователей вызывает ненависть у большинства населения России, а в СИЗО – у 100%. Состязательность процесса вызывает только улыбку. Они настолько уверены в своей безнаказанности, что даже Чайка не стесняется обвинять Бастрыкина, что 75% уголовных дел в судах идёт по упрощённому порядку, когда обвиняемый заранее признает и получает меньше нижней планки. Так и хочется спросить у генпрокурора: «А кто подписывает упрощёнку и досудебку? Не прокуроры ли?» Как они в одну дуду со следователями, как китайские болванчики, кивают друг другу.

19 марта на расширенном заседании надзорного ведомства генпрокурор Юрий Чайка дал обещание Владимиру Путину, что разберётся со всеми случаями необоснованного уголовного преследования бизнесменов, ведущими к разрушению компаний и потере рабочих мест. Смешно слышать, когда я вижу, как прокуроры лишают предпринимателей их собственности в моём процессе, потеряли налоги и рабочие места в Серпуховском районе. Хамелеоны!

Вот один из характерных примеров бизнеса. Компанию «Бердяуш» Артёма Чайки приобрёл у бизнесмена Сергея Вильшенко, пообещав ему выплатить 80 миллионов долларов. Компания является крупным поставщиком щебня для РЖД. Позже Артём также купил 100% акций «Первой нерудной компании», объединив ее с «Бердяушем» и взял на себя обязательство передать Вильшенко 20% акций объединённой компании вместо ранее обещанных денег. Но свои обязательства сын генерального прокурора так и не выполнил. Вместо этого СКР возбудил против Вильшенко и его сотрудников «Бердяуш» уголовное дело о растрате 140 миллионов рублей. В суде прокуроры запросили от 4 до 9 лет лишения свободы. Фигуранты напрямую связали преследование экс-руководства «Бердяуша» с попыткой Артёма Чайки избежать исполнения обязательств по сделке о покупке компании. Никто до сих пор не выплатил бывшему владельцу ни 80 миллионов долларов, ни 20% акций.

В 2011 году в Уголовном кодексе РФ появилась специальная норма в части 3 статьи 299 УК РФ – «Незаконное возбуждение уголовного дела в целях воспрепятствования предпринимательской деятельности», по которой предусмотрено наказание от 5 до 10 лет лишения свободы. «Однако за 2 года ни одно такое преступление на учёт не поставлено», – глубокомысленно произнёс генпрокурор Чайка.

Возвращаясь к громкому делу Малыша, я не разделяю пессимизма журналистов и правозащитников. Думаю, меня поддержит абсолютное число заключённых: оправдали Сергея Щипанцева, и слава богу! Я общался с Сергеем более трёх часов в автозаке, и он произвёл на меня хорошее впечатление. Внешне он похож на боксёра Кличко: такой же высокий, накачанный, и даже лица похожи. Его рассуждения по всему спектру вопросов были весьма разумны, он не показывал никакого превосходства в автозаке, да и в «Кремлёвском централе» арестанты позитивно относятся к Малышу. Возможно, Николай Павлинов со своим философским складом ума и фанатичной приверженностью к справедливости, глубокой православной верой, горячим стремлением сделать для жизни Чехова как можно больше добрых дел и оказал воспитательное воздействие на Сергея Щипанцева. Всё-таки длительное нахождение в замкнутом пространстве СИЗО 99/1, где ты лишён общения с другими заключёнными, может повлиять на мировоззрение и отношения к людям.

Тем более что жестокость наказания для Малыша не привела бы к его исправлению.

Мне вспоминается недавний репортаж Ивана Урганта и Владимира Позднера из норвежской тюрьмы, где сидит Брейвик, убивший около 70 человек. У него трёхкомнатная камера, спортзал, кухня. Норвежские власти допускают возможность его освобождения через 2-3 года. Что-то вроде амнистии. Срок у него космический. Так вот, норвежцы очень убедительно доказали с помощью статистики и других объективных фактов, что их правоохранительная система весьма эффективна с точки зрения раскрываемости преступлений, рецидивов, а главное – высокий уровень исправления в тюрьмах, чего не скажешь о наших изоляторах. Все, кто попадает сюда, выходят на волю, как правило, обозлённые, агрессивные, гораздо более опасные для общества, чем до посадки.

***

8 апреля было финальное заседание Красногорского суда. Мне в репликах не дали выступить даже пяти минут, отключили от трансляции, как, впрочем, и во все остальные дни. Со мной Потапова вела себя жёстче, чем с кем-либо другим. По закону судья не вправе ограничивать меня в реплике, но этот спектакль прошёл, как и предсказывало ФСБ и СКР – в одну калитку.

Когда корреспондент телеканала «Известия» взял у меня комментарий по ВКС после решения суда, то я ответил:

– Судья даже не скрывает, что приговор ей написали в Генпрокуратуре, она его просто зачитала, это очевидно. Час Потапова была в совещательной комнате, а зачитывала решение три часа. Иными словами, она даже не сделала вид, что ей надо несколько дней для написания решения. Никто сейчас из правоохранительной системы даже вид не делает, что они самостоятельны. Получается, что ответчики: банкиры, третьи лица, что бы ни говорили в тот день на суде, в последнем слове ничего не повлияло, потому что у Потаповой уже лежал текст.

Конечно, «Известия» не поставили мой комментарий, бог им судья, ибо не ведают они, что творят. Создан прецедент в России. Как можно всё так легко, бездоказательно отобрать даже у юридических лиц? Наша страна сделала ещё один шаг назад, возвращаясь к Средневековью. Скоро начнут жечь на кострах неугодных верховной власти. Они и этим меня не сломают. Внутри меня – огонь, который они не смогут ничем потушить.