Страх и август
Август — самый подходящий месяц для дефолтов, катастроф и апокалипсисов. И хотя экономисты, социологи и психиатры утверждают, что августофобия — лишь порождение мифа, культивируемого журналистами, советы инвестировать в вечные ценности — драгметаллы, нефть и картошку — в этом месяце пользуются особой популярностью. Впрочем, если вы хотите, чтобы на вашем страхе кто-нибудь заработал, пусть это будет психиатр.
Земля и гречка
Угроза дефолта в США была лишь операцией прикрытия, призванной скрыть планы теневых владык, замысливших подчинить себе национальные правительства. Пророчество так себе, но для интернета вполне сгодится. Ничем не хуже сообщений о том, что "конец света может произойти уже в августе 2011 года, т. е. начиная с этого момента, в любой день последнего летнего месяца", и уж точно лучше предсказаний Нострадамуса: тот обещал еще к осени 1999 года явление "Великого короля ужаса". Ничего у Нострадамуса не получилось. Но, можно надеяться, хотя бы убытков никто не понес — вы ведь не поставили на это деньги? А то букмекеры иногда принимают ставки на конец света — билеты букмекерских контор неплохо идут как сувениры.
Гораздо хуже, если вы поставите на предсказания, внешне не столь безумные. В начале августа 2000-го широко обсуждался опус Михаила Хазина, представляющегося экономистом и американистом. В журнале "Эксперт" он прогнозировал, что уже в ноябре того же года произойдет настоящий экономический апокалипсис: падение мирового потребления в 1,5-3 раза, развал системы ВТО, утрата долларом США функции международной валюты. А России в этом сценарии отводилась излюбленная роль тихой гавани — именно в недра РФ должен был зарыться спасающийся от резкого падения рынков свободный капитал "общим объемом не менее $1 трлн". Ничего подобного ни тогда, ни в последующее десятилетие, разумеется, не произошло. Что не помешало нострадамусам повторять раз за разом подобные прогнозы, в том числе и в не менее респектабельных СМИ. И не только в августе.
Вообще, август — самое время спасать активы, "пока не началось". Рецепты спасения ищите в средствах массовой информации. К примеру, "Биробиджанская звезда" в этом году советует инвестировать в картошку и капусту (в настоящую капусту, а не в ту заокеанскую "зелень", о которой вы, возможно, подумали). Совет, данный в ожидании американского дефолта, неоригинален: в августе прошлого года массы граждан инвестировали в гречку. Успешно, цена выросла с 25 до 100 руб./кг всего за несколько месяцев. Редкий финансовый инструмент может обеспечить такую доходность, какую могла бы обеспечить гречка, если б обладала большей ликвидностью или — чем черт не шутит — имела хождение в качестве платежного средства.
Свежая историческая память
История с гречкой — еще одно подтверждение того, что к экономическим страхам граждан стоит хотя бы присматриваться. А страхи граждан хорошо известны: согласно прошлогоднему опросу ФОМа, 32% согласны с утверждением, что август — месяц катастроф. В этом году такой опрос не проводился (и такая возможность, как говорят в ФОМе, пока не обсуждалась), но за всю его историю (с 2000 года четыре раза) ниже 17% показатели не падали, максимум был достигнут в 2000 году — 37%. Даже слово родилось — "августофобия". Характерно, что, например, "июнефобии" "Яндекс" не знает.
Нет ничего странного в том, что граждане боятся: в условиях сезонного снижения деловой активности, когда новостей не так уж много, пугающие новости выглядят более пугающими, чем обычно. А в августе (как, впрочем, и в любом другом месяце) всегда что-нибудь случается. К примеру, может случиться дефолт — однажды он уже был, и ""историческая память" народа сохранила готовность к тому, что государство поступит как всегда", отмечает доктор психологических наук сотрудник Института психологии РАН Маргарита Воловикова. "СМИ никогда не забывали эту тему и старательно поддерживали своими средствами тревожные ожидания населения, в том числе в августе каждого следующего после 1998-го года,— поясняет психолог.— Обычно посттравматическое состояние после какого-либо потрясения длится не менее двух месяцев, а чаще — дольше. Но потом страхи могут возвращаться при обстоятельствах, напоминающих те, которые привели к потрясению".
Закрепить эффект помогают плохие новости, с экономикой не связанные. "Мы Басаева уже забыли с его прорывом",— напоминает о событиях августа 1999 года психиатр-криминалист Михаил Виноградов, руководитель Центра правовой и психологической помощи в экстремальных ситуациях, указывая, что тот рейд сыграл свою роль в формировании массового стереотипа. Да и трагические события, происходящие в соседних месяцах, "психологически подтягиваются" к августовской отметке: теракты 11 сентября 2001-го и затонувшая в июле 2011 года "Булгария" — "в сознании народа это все связывается с одним и тем же месяцем".
Не исключено, что дополнительный фактор тревожности — "крестьянское сознание" не до конца урбанизированной страны: август — время сбора урожая, от того, каким он будет, зависит ответ на вопрос, придется ли голодать зимой. "Подведение итогов к осени создает видимость концентрации трагических событий в этом месяце",— соглашается Виноградов. Заметно сокращающийся световой день тоже не добавляет оптимизма.
Страх как привычка
Впрочем, социологи "Левада-центра" утверждают, что основные страхи — вневременные. В первую очередь они имеют экономическую природу: рост цен, перспектива потерять работу, оказаться нищим, перечисляет руководитель отдела социально-политических исследований "Левада-центра" Борис Дубин. Вторая группа: страх перед террором. Третья: обычный страх смерти близких, болезни и беспомощности. Эти три группы страхов составляют, по выражению Дубина, "горизонт привычного существования" и более или менее постоянны примерно для 70, а то и 80% населения России. А когда страхи постоянны, это уже не катастрофа, это — фон.
К модному апокалиптическому сценарию эти настроения не имеют никакого отношения, вторит научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Ясин: "Предприятия не осуществляют долгосрочную модернизацию, но они работают, они самые необходимые вещи делают. Высоких темпов роста экономики нам не видать (я ожидаю, что 3% в год — это будет приличный результат), но тем не менее это же не кризис!"
Ясин анализировал динамику общественных настроений и развитие экономики, и часто между ними "не обнаруживалось никакой связи". К примеру, рассказывает он, признаков роста пессимизма не было ни в 1989 году, во время "нарастающего экономического кризиса" (и демократизации), ни в начале 2000-х, когда было понятно, что экономический рост "обеспечивается только за счет роста нефтяных цен и дешевых денег".
А Дубин припоминает, что в 2008 году опросы "Левада-центра" показали заметный рост ожиданий экономического кризиса задолго до того, как он случился. Если в мае 2008-го возможность повторения событий 1998-го допускало только 36% опрошенных россиян, то уже в середине июля — 50%. При этом серьезного роста панических настроений в СМИ не наблюдалось, они проснулись лишь в сентябре, свидетельствуют данные компании "Медиалогия". Население же, разъясняет Дубин, просто смотрит на ценники в магазине, и когда оно "получает поддержку своим ожиданиям худшего, а в основном население ожидает худшего, то соответствующим образом на это реагирует". При этом "любые заявления правительства по экономическим вопросам" население склонно истолковывать как сигнал о том, что надо ждать худшего.
К гадалке не ходи
Экономические страхи способны привести к вполне осязаемым последствиям. Примером может служить банковский кризис весны-лета 2004 года — типичный кризис доверия, порожденный неаккуратными действиями Центробанка и Росфинмониторинга. Тогда отзыв лицензии у Содбизнесбанка в сочетании с заявлением о возможности аналогичных претензий еще к десятку банков привел к резкому росту ставок на межбанковском кредитном рынке и массовому оттоку вкладов. Банки перестали доверять друг другу, вкладчики — банкам, и все вместе ни на грош не верили государству. Эти ожидания в итоге стоили жизни целому ряду банков, Госдуме пришлось срочно менять законодательство о страховании вкладов. К середине августа "пожар" был успешно потушен фактически без потерь для населения.
К разряду подобных самосбывающихся пророчеств можно, пожалуй, отнести и уже упомянутую историю с гречкой: при наличии хотя бы минимальных предпосылок ожидание роста цен или возникновения дефицита способно породить и рост цен, и дефицит. Но создать за счет страхов полноценный экономический кризис вряд ли возможно — слишком много действующих лиц. "Мы имеем рынок, на котором принимаются тысячи, миллионы независимых решений, где люди зарабатывают, поставляют продукцию, ну и так далее",— отмечает Ясин.
В результате чьи-то частные ожидания не могут вывести экономику из равновесия и порой сбываются с точностью до наоборот. "Хорошо помню 2005-й и 2010-й, когда, соответственно, после дела ЮКОСа и после быстрого отскока с минимумов 2009 года было много ожиданий резкого падения, особенно в июле-августе",— рассказывает гендиректор "Allianz РОСНО Управление активами" Олег Мазуров. По итогам года индекс РТС в обоих случаях вырос: в 2005 году — с 614 до 1122 пунктов, а в 2010-м — с 1444,7 до 1768. Впрочем, индекс РТС с общепринятыми страхами вообще соотносится не слишком сильно, а уж с августовскими и вовсе. "В августе проще всего удивить — люди в отпусках, они отдыхают — и устроить сюрприз с любым знаком проще всего. Но это имеет мало общего с реальностью. Это нерациональное поведение",— рассуждает Мазуров, напоминая, что зачастую именно игра на нерациональности позволяет управляющим получить доходность выше рынка.
Нормальная, здоровая психика
Однако искать фобию в нерациональности бессмысленно. Августофобия — выдумка журналистов, утверждает профессор Московского НИИ психиатрии Татьяна Клименко. "Хотя в принципе фобии, конечно, легко сформировать,— добавляет психиатр.— Определенная часть населения восприимчива к этой информации. Это просто более внушаемые люди".
Возможно, именно внушаемость объясняет, почему россияне так часто соглашаются с гипотезой о том, что август — самый опасный месяц: трудно ответить социологам иначе, когда на календаре — август, а вокруг — дым от лесных пожаров. Несколько месяцев спустя картина, скорее всего, была бы другой.
Ведь даже когда август приносит действительно плохие новости, в памяти большинства они не увязываются с этим месяцем. "Обыватель почему-то считает, что плохое помнится дольше, чем хорошее. На самом деле человеческая память такова, что люди плохое легко забывают. В психиатрии это называется вытеснением,— разъясняет Клименко.— Плохое гораздо быстрее забывается, и больше помнится хорошее. Людьми с нормальной, здоровой психикой".
