Устроитель России

На 90-м году жизни в Москве скончался русский писатель Александр Солженицын. Врачи скорой были бессильны, смерть наступила в воскресенье в 23 часа 45 минут. Причиной смерти, по словам сына писателя Степана Солженицына, стала острая сердечная недостаточность.

Человек, с которым нам предстоит сегодня попрощаться, сам навлек на себя все слова, которые обрушились на его седую голову после смерти. Неудобный, резкий, путанный, высокомерный, человеколюбивый, пророчествующий, пугающий, конфликтный, нелюдимый, то гениальный, то наивный — он не из тех, кого любят все, и любят светло. Но он из тех, чья роль в истории не может быть преувеличена — она не просто значительна, она огромна. Возможно, лучше других сказал об этом режиссер Юрий Любимов. "Он был нашим Гомером".

Лагерно-ссыльные годы — еще более чем военные — создали его прозу. И гениальный, пронзительный своей простотой "Один день Ивана Денисовича" (1959), и шарашкинский опыт в вертящемся прежде всего вокруг моральных проблем "В круге первом" (1957), и знание деревенской правды жизни в "Матренином дворе" (1960), и, конечно, "Архипелаг ГУЛАГ" (1967). Только в начале 1960-х можно было поверить в то, что будущий "Один день Ивана Денисовича" (сперва рассказ назывался "Щ-854 (Один день одного зэка)") будет опубликован. Только тогда можно было под впечатлением от выступления Хрущева на очередном съезде партии забыть о "непечатности" своих текстов и послать их прямо в "Новый мир". Так подсокращенный, но не кастрированный "Один день" оказался в руках Александра Твардовского, который пробил его и через Хрущева и через Политбюро и напечатал рассказ в 11-м номере своего журнала за 1962 год. Это была бомба — переиздания, переводы на самые разные языки, слава.

К этой славе он шел самым прямым для себя путем. Александр Исаевич Солженицын родился 11 декабря 1918 года в Кисловодске. Он осиротел еще до рождения (отец, из крестьян, но с университетским образованием, погиб на охоте) и с матерью оказался в Ростове-на-Дону. Ростовская школа имени Зиновьева — крестик для крещеного в младенчестве мальчика кажется ему не совместимым со вступлением в пионеры. Зато комсомол будет уже воспринят всерьез, да и литературные вкусы старшеклассника говорят сами за себя: писать — так не меньше чем "большой роман", не иначе как по типу "Войны и мира" и сразу о революции 1917 года. В 1936-м Солженицын поступает на физмат Ростовского государственного университета — отличник, сталинский стипендиат, помимо своих физики-математики самостоятельно углубившийся в дебри истории и марксизма-ленинизма. В 1939-м поступает еще и на заочное отделение литературного факультета МИФЛИ.

Русский Гомер

Его война — это война почти от начала до конца: мобилизован в октябре 1941-го рядовым, весной 1942-го направлен в артиллерийское училище, выпущен лейтенантом, служил командиром батареи звуковой разведки, в июне 1944-го получил звание капитана, был награжден орденами Отечественной войны и Красной звезды. На фронте много писал, на литературные произведения, отправленные на рецензию в Москву, получал благожелательные отклики (в том числе от Бориса Лавренева). За эпистолярные — в феврале 1945 года был арестован. Писал другу, Николаю Виткевичу, о том, что мучило — а мучило "искажение ленинизма", последовательно проводимое Сталиным. Посадили обоих, автора писем — на восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Солженицын отсидел по полной: лагеря всех мастей, шарашки, Бутырка, "раковый корпус" в лагерном лазарете, "вечное поселение" в казахском ауле. В феврале 1956-го был реабилитирован — поселился в Рязани и стал школьным учителем.

После "Одного дня Ивана Денисовича" выйдут "Матренин двор" и "Случай на станции Кречетовка" (1962). Но гармония с властью не продлилась: Ленинскую премию, ожидать которой у Солженицына были все основания, не дали. "В круге первом" печатать запретили, а уж с приходом к власти Брежнева легальная деятельность писателя в СССР была практически окончена.

Боролся с властью Солженицын умело и страстно: писал открытые письма, выступал (пока было где) с обличительными речами, давал интервью иностранцам, переправлял рукописи на Запад, распространял тексты самиздатом. Опробованная на Пастернаке стратегия здесь не сыграла — Нобелевскую премию в 1970-м году он демонстративно принял, книги на Западе выходили бесперебойно, и даже ставший притчей во языцех "Архипелаг", за "единственной копией" которого страстно охотился КГБ, преспокойно вышел в эмигрантском YMCA-Press в 1973 году.

Уже тогда Солженицын предпочитал называть все своими именами: в обращении к писателям говорил о недопустимости цензуры, "вождям Советского Союза" — о необходимости отказа от коммунистической идеологии и превращении СССР в русское национальное государство, в письме патриарху — о не самых простых проблемах церкви. Поклонников это ему не прибавляло: пока он был гонимым диссидентом, его защищал Запад, но когда он оказался на Западе (все с тем же пафосом и с тем же обличительным напором, только направленным уже против новой для него действительности), защитников заметно поубавилось.

Переход из одного мира в другой (12 февраля 1974 года Солженицын был арестован и обвинен в измене Родине, 13 февраля лишен советского гражданства и в тот же день выслан из СССР) по сути ничего в его жизни не изменил. Европа и Америка попали под его суровый взгляд, демократия его не впечатлила, объездив страны и штаты, он заперся в Вермонте, откуда выходили тексты все той же степени страстности и обобщения, что и в поздние его советские годы. Быть поклонником литературных достоинств "Красного колеса" и последовавших за ним произведений нелегко. Их писал как будто не автор "Одного дня" или "Матренина двора". Быть единомышленником вермонтского пророка тоже не каждому удавалось (смесь православно-народно-националистически-мироустроительных идей была поистине ядерной), но цельность этой натуры не могла не вызывать глубочайшее уважение у всех, кто с ней сталкивался.

Новая российская власть вспомнила о Солженицыне одним из первых — в начале 1990-х было восстановлено его российское гражданство, в 1990-м он все-таки стал лауреатом Государственной премии за "Архипелаг ГУЛАГ", а в мае 1994-го вернулся на родину. Будет много еще наград, но еще больше будет отказов и резких заявлений. Он не изменился: все так же у него болела душа за народ и за Россию, все так же ему не нравилась власть, доведшая страну до "нынешнего гибельного состояния", все так же у него было много идей, которые слушали, но не слышали.

Его присутствие в новой России было сродни вермонтскому затворничеству. К нему обращались, когда было нужно его имя, и предпочитали не замечать, когда он в который раз призывал одуматься. Его осознанная позиция пророка, последнего пророка в русской литературе, оказалась не востребованной и обществом. Приписав писателю статус иконы, его как бы отослали в музейные запасники. Отослали, не заметив, что даже в самых спорных и запальчивых поздних своих текстах, во всех этих "Как нам обустроить Россию" (1990) или "Двести лет вместе" (2001) он иногда говорил пронзительные и спасительные вещи. Он призывал отделить не способную к мирному сожительству с Россией Чечню и верил не в эфемерную политкорректность, а в знание истории и понимание ее уроков. Он искренне хотел изменить если не мир, то свою страну, и, подобно графу Толстому, был в этой своей мечте и смешон, и жалок, и величественен. Его ругали и над ним смеялись, его боготворили и превозносили. Но и те и другие точно знали — один раз своими рассказами и "Архипелагом" Солженицын этот мир уже изменил. И этого абсолютно достаточно, чтобы войти в список бессмертных.