Чертова женитьба

В «Ревизоре» 1926 г. Мейерхольд, как известно, собирался поставить не столько пьесу, сколько всего Гоголя, его мир, полный великой поэзии и трагического мрака, создать квинтэссенцию, которую Андрей Белый назвал гоголином. Валерий Фокин попытался пойти тем же путем.

Никакого густого быта нет и в помине. Александр Боровский построил вращающуюся дощатую полукруглую стену с огромным проемом-окном посередине. Когда стена повернута выпуклой частью на авансцену, на тахте у окна возлежит Подколесин. Стена поворачивается, уезжает в глубину и оказывается изнутри забором катка. Все (кроме пожилых свахи Феклы и тетки Арины Пантелеймоновны) передвигаются на коньках — счастливая находка! Это дает возможность выстроить калейдоскоп стремительно меняющихся мизансцен, положить на движение плотную вязь разглагольствований персонажей. И последовательно перевести на язык театра гоголевскую стихию иррационального.

Женихов играют очень молодые и пластичные актеры. Толстый Яичница, рисуясь перед Агафьей Тихоновной, делает тулуп, моряк Жевакин вообще обезножен, передвигается на доске с колесиками. Тут грянула песня из репертуара Рашида Бейбутова «Любимые глаза» (в аранжировке Леонида Десятникова, из чьих сочинений составлена музыкальная ткань постановки) — и начался совершенно фантасмагорический танец на льду женихов и Кочкарева, выхваляющихся перед невестой.

Знаменитый монолог насчет приставления губ Никанора Ивановича к носу Ивана Кузьмича Агафья Тихоновна (нисколько не «купеческая», эксцентричная, как и все тут, Юлия Марченко), томимая нерастраченным либидо, произносит у окна, а внутри на катке нарезают круги мечтаемые женихи, но уже в одних только трусах. В сцене сватовства Подколесин (умно и точно строящий роль Игорь Волков) целует руку Агафьи — их обоих как прорывает, они начинают лихорадочно осыпать друг друга поцелуями, а когда невеста все-таки убегает, Подколесин, не могучи остановиться, зацеловывает теперь уже Кочкарева. Все эти поцелуи предписаны авторскими ремарками, но и здесь, и много где еще выразительно проявлена болезненная природа чувственности Гоголя.

И демоническая природа его «ночной души». Давно стала общим местом тема «Гоголь и черт». Один из его бесов, в частности, — Кочкарев, кипящий в действии пустом, затевающий интригу с немедленной женитьбой байбака Подколесина исключительно ради доказательства самому себе своей власти над людьми. Однако в спектакле все это из слов стало плотью.

Двадцатипятилетний Дмитрий Лысенков — Кочкарев поразителен. Он прямо-таки пугающе похож на фотографии 24-летнего Эраста Гарина — гениального мейерхольдовского Хлестакова. Судя по описаниям, схожа и манера, способ существования: острая нервная пластика, захлебывающаяся хриплая речь, выпученные сумасшедшие глаза. Его буквально сжигает холерический огонь, вдруг сменяющийся странной истомой, в которой зреет новое короткое замыкание, вспышка искрящей безумной энергии. Он черт и есть.

Еще когда Лысенков на третьем курсе Театральной академии в спектакле Юрия Бутусова «Старший сын» играл старика Сарафанова, был очевиден его незаурядный талант. Сейчас на «Женитьбе» аж мурашки бежали по коже от осознания, что присутствуешь при рождении очень большого актера.